Главная страница     Путешествие во времени

• 1-я часть

• 2-я часть

• 3-я часть

«МОРЕПЛАВАТЕЛИ СОЛНЕЧНОГО ВОСХОДА»
ТЕ РАНГИ ХИРОА (Гавайи)

Ч А С Т Ь 3.

ГЛАВА 16.

ЗАГАДКА ОСТРОВА ПИТКЭРН

Остров Питкэрн расположен на расстоянии около 350 миль к юго-востоку от Мангаревы. Этот остров вулканического происхождения достигает 3 миль в длину и 2 миль в ширииу. Самая высокая вершина острова немного превосходит 1000 футов. Ни один коралловый риф не защищает его от больших волн, которые разбиваются об опоясанный скалами берег.
На неровной береговой линии есть только одна бухта, и требуются большое искусство и храбрость, чтобы преодолеть бурное море и зубчатые утесы, которые загораживают вход.
Остров был вторично открыт в 1767 г. Филиппом Картеретом, командиром британского шлюпа «Суоллоу» («Ласточка»), и назван островом Питкэрн по имени сына морского офицера, который первый заметил землю. Вследствие сильного прибоя Картерет не сделал попытки высадиться, но он заметил ручей, падающий с утеса, и богатую растительность на возвышенностях. Картерет предполагал, что остров обитаем.
После мятежа на «Баунти» Флетчер Кристиен и его сторонники вместе с их таитянскими женами и слугами попытались поселиться на острове Тупуа'и в Южном архипелаге. Но между вновь прибывшими и местными жителями начался раздор, и мятежники были вынуждены отплыть на корабле в поисках другого убежища. Судьба и осведомленность об открытии Картерета привели их к острову Питкэрн. Здесь в 1789 г. они потопили злополучный «Баунти» у единственного удобного места высадки, называемого теперь бухтой Баунти. Воспоминания о враждебной встрече обитателей Тупуа'и были еще свежи, и мятежники проявили большую осторожность, взбираясь по крутому склону от места высадки к более ровной поверхности наверху. Они не видели ни лодок, ни очагов, но среди богатой растительности заметили хлебные деревья, свидетельствовавшие о том, что остров населен. На вершине, у края утеса, обращенного к бухте Баунти, они увидели сооружение, привлекшее их внимание. Камни были тщательно сложены, образуя четырехугольную платформу, на каждом углу которой стояли каменные изваяния; обращенные спиной к морю, они неодобрительно смотрели на смельчаков, вторгшихся в их священные владения. Но храм и боги были немы, потому что люди, создавшие их, таинственно исчезли.
Мятежники или их потомки разорили храм над бухтой Баунти и некоторые другие храмы, воздвигнутые в различных частях острова. Беспомощные каменные боги были сброшены с близлежащих утесов и унесли свою тайну на дно бухты Баунти. Когда мятежники разрушили храм близ бухты Баунти, они нашли человеческий скелет, погребенный под постройкой, череп которого покоился на большой жемчужной раковине. Жемчужная раковина указывает на связь с Мангаревой или каким-нибудь атоллом из архипелага Туамоту.
Раскапывая фундаменты домов и подготовляя землю для обработки, мятежники находили человеческие кости, погребенные неглубоко под поверхностью. Время от времени они находили также каменные тесла и долота; эти находки были отправлены в различные музеи. Некоторые орудия обладают красивой формой и хорошо наточены, другие отличаются большим размером.Они выделаны лучше, чем такие же орудия с соседней Манга-ревы. На утесах были обнаружены петроглифы, изображавшие людей, животных, птиц и геометрические фигуры, в том числе круги и звезды. Неглубокие ямы с камнями и пеплом свидетельствуют о том, что древним поселенцам были известны полинезийские земляные печи.
Франко-бельгийская экспедиция, отправившаяся на остров Пасхи, посетила Питкэрн в 1935 г. Разбросанные свидетельства о древнем поселении были обобщены участником экспедиции Лавашери. Он обнаружил, что одна из скульптур храма бухты Баунти была подобрана у подножия утеса и послужила столбом для веранды дома. Эта скульптура, извлеченная для осмотра, была вырезана из желтоватого местного вулканического туфа и представляла собой туловище без ног. Голова оказалась отбитой, а две пятипалые руки были сложены на животе в положении, характерном для полинезийского искусства. Археологические находки частей храмов, изваяний и каменных орудий показывают, что древними исчезнувшими поселенцами острова Питкэрн были полинезийцы.
Распространение на острове хлебных деревьев доказывает, что древние поселенцы прибыли сюда с какого-нибудь вулканического острова. Хлебного дерева на Рапе нет, поэтому вероятно, что мореплаватели прибыли с Южных островов, лежащих дальше к западу, или с Мангаревы. Питкэрн был известен мангаревцам под названием Хераги, а в новые времена как Петания (Британия). Хераги упоминается а местном варианте широко распространенной легенды о Тинирау и Хине. Мать приказала Хине-поутунуи просушить на солнце одежду из лубяной материи и проследить, чтобы ее не вымочил дождь. Хина отнеслась невнимательно к поручению, и одежда была испорчена ливнем. За это Хину изгнали из дому, и она пошла к берегу искать переправы на какой-нибудь другой остров.
Но лодки нельзя было достать, и Хина стала спрашивать у различных рыб лагуны, в состоянии. ли они пересечь море. Все они ответили отрицательно. Когда же Хина спросила глубоководную черепаху, она ответила: «Да! Садись ко мне на спину, и я отвезу тебя куда хочешь». Хина взгромоздилась на черепаху, которая доставила ее на Хераги. Когда Хина вышла на берег, она увидела бананы и пизанги, покрытые плодами, и наклонила гроздь бананов, которые с тех пор свисают вниз, тогда как нетронутые плоды пизанга торчат кверху. Тинирау, вождь острова, женился на Хине. У них родилась дочь по имени Тоа-тутеа. Она отправилась на Таити и после различных приключений вернулась на Мангареву, где была погребена на Камаке, на той стороне острова, которая была обращена к месту ее рождения — Хераги.
Местное мангаревское историческое предание повествует о том, как надменный вождь по имени Тарахати был вынужден покинуть Мангареву; он поплыл к острову, называвшемуся Мата-ки-те-ранги. Его внуку, жрецу Те Агиаги, явилось видение, что дед его убит своим народом Мерири, а хлебныс деревьв уничтожены. Чтобы проверить видение Те Агиаги, его отец Ануа-мотуа и несколько братьев отплы.пи к Мата-ки-те-ранги в двойной ладье. После того как они посетили несколько атоллов, мореплаватели прибыли на Мата-ки-те-ранги, где было трудно высадиться на берег. По предположению, высказанному в местном рукописи, этим островом была Петания (Питкэрн). Те Агиаги вышел на берег и нашел в сухом русле труп своего деда. «В те дни мертвые могли разговаривать с живыми», повествует предание. Те Агиаги попросил у мертвеца плодов хлебного дерева, и тот ответил: «Ты найдешь небольшой росток около моего уха».
Дальше идет описание посадки хлебного дерева и соответствующего ему ритуала. Ануа-мотуа передал власть над этой землей своим сыновьям Пунига и Маро-кура, а для Те Агиаги обещал создать новую зсмлю Момона-муа. Ануа-мотуа умер; его положили на погребальный плот и пустили по течению. Но Те Агиаги видел, как его отец сотворил землю Момона-муа, нагромоздив при помощи палки-копалки песок в пустынном океане.
Позднее Те Агиаги вместе со своими спутниками отправился заселять мифическую землю. Два его брата со своими людьми остались владеть островом Мата-те-ранги.
В конце ХIV в. мореплаватель по имени Рагахенуа приплыл на Мангареву в сопровождении воинов. После короткого отдыха он построил новую ладью и отплыл на Мата-ки-те-ранги. Там у Рагахснуа произошла ссора с местными властителями, во время которой как Пунига, так и Маро-кура были убиты, а их люди, потерпев разгром, подверглись ужасной резне. Четыре беглеца спаслись и достигли Мангаревы. Один из них — Ипо, сын Ануа-мотуа, приехал в ладье независимо от других и поселился в Акамару. Прибыв в округ Таку на Мангареве, где правил его брат Хои, он рассказал о бедствии, происшедшем на Мата-ки-те-ранги. Дальнейших упоминаний о Мата-ки-те-ранги в мангаревской истории нет.
Когда в эпоху, последовавшую за европейскими открытиями, мангаревцы установили торговые сношения с жителями острова Пасхи, они, как уже отмечалось, стали рассматривать этот остров как легендарный Мата-ки-те-ранги. Однако вполне определенные упоминания о посадках хлебного дерева говорят против такого предположения, ибо это дерево на острове Пасхи не росло. Упоминание о том, что бежавшие с поля битвы воины приплыли на Мангареву, не имея возможности захватить продовольствие для долгого путешествия, заставляет предполагать, что Мата-ки-те-ранги был гораздо ближе к Мангареве чем остров Пасхи. Единственный вулканический остров который напоминает описание легенды, это остров Питкэрн.
Рагахенуа, очевидно, овладел Питкэрном прежде, чем плоты вошли в обиход у мангаревцев, и поэтому здесь не было найдено топоров, столь характерных для Мангаревы и употреблявшихся для постройки плотов. Возможно также, что Рагахенуа, который был на Мангареве только гостем, не захватил с собой эти орудия. Можно предполагать, что этот мореплаватель прибыл на Мангареву с Южных островов или оттуда явились позднейшие переселенцы. Это объяснило бы сходство между некоторыми орудиями острова Питкэрн и каменными орудиями Южного архипелага, а также находку каменных изваяний над бухтой Баунти. Отсутствующая голова изваяния, если бы она была поднята со дна моря, возможно, рассказала бы нам кое-что о тайне Питкэрна, но волны поглотили ее и помогли скрыть загадку острова.
Загадка острова Питкэрн остается неразгаданной. Мы можем легко понять, почему некоторые атоллы были заселены лишь на время, а потом покинуты ради более привлекательных островов.
Но на Питкэрне есть все, что недостает атоллу. Там есть и базальтовые скалы, и обильная растительность; там много свежей воды и плодородной почвы, на которой произрастают хлебное дерево, бананы и другие съедобные растения. Форма и количество обнаруженных на Питкэрне каменных орудий свидетельствуют о том, что на острове долгое время жили достаточно культурные полинезийцы. Все же, когда в 1789 г. «мятежники с «Баунти» высадились на острове, древние поселенцы исчезли, как исчезли и птицы моа в Новой Зеландии. Может быть, они умерли от какой-то неизвестной болезни или покинули остров по какой-нибудь неразгаданной причине. Возможно, они были уничтожены ватагой пиратов, которая позднее вернулась домой. Что с ними случилось, пока никто не знает.

ГЛАВА 17

ВЕРШИНА ТРЕУГОЛЬНИКА

Король Хоту-матуа, как повествует предание, жил в стране Марае-ренга и мечтал об острове с прекрасными берегами, который лежал где-то за восточным горизонтом. Он отправил мореходов в ладье «Ораора-миро», чтобы опи нашли остров его мечты. Вскоре король сам последовал за ними в большой двойной ладье, достигавшей 90 футов в длину и 6 футов в глубину. Один корпус носил имя Отека, другой — Оуа. Короля сопровождал искусный ремесленник Ту-коиху, плывший в отдельной ладье. После многодневного плавания команды обеих лодок увидели землю, в которой Хоту-матуа узнал остров своей мечты. Когда они приблизились к зап-пп адной части острова, суда разошлись; король отправился осма-
тривать южный берег, а Тукоиху — северный. Ладья короля шла очень быстро, но гребцы все сильнее налегали на весла, чтобы увеличить скорость. Судно обогнуло восточную часть острова, однако король не увидел здесь ровного берега, который он искал. У северного берега он заметил лодку Ту-коиху, приближавшуюся к отмели, и узнал побережье, о котором так долго чсчтал. Ту-коиху не полагалось высаживаться на берег раньше короля, поэтому ремесленник обратился к богам с магическим заклинанием «Ка хакамау те конеконе!»(остановите греблю).
Весла команды Ту-коиху замерли в воде, а море успокоилось, тогда гребцы короля быстро пригнали ладьи к берегу. Двойной нос королевского судна врезался в песок Анакены, и Хоту-матуа ступил на прекрасный берег, который был достоин стать резиденцией короля. Так имя Хоту-матуа удлинило собой список прославленных мореплавателей, после того как он открыл восточный предел Полинезии, образующий вершину треугольника.
Остров Пасхи находится в 1500 милях от Мангаревы в 1100 милях от острова Питкэрн и в 2030 милях от Южной Америки. Максимальная длина острова доходит до 13 миль, а площадь его составляет 67 кв. миль. Это вулканический остров с сухой, бесплодной почвой. Рек здесь нет, дожди выпадают редко. На острове несколько потухших вулканов; один из них, Рано Арон, достигает высоты 1600 футов.
Первым европейцем, увидевшим остров в пасхальное воскресенье 1722 г., был голландский мореплаватель Роггевеен. В то время на нем жили люди полинезийского происхождения, говорившие на полинезийском языке. Позже европейские мореплаватели, включая Гонсалеса и Кука, останавливались на острове Пасхи и завезли сюда болезни, которые производили страшное опустошение среди населения всех Тихоокеанских островов.
В 1862 г. перуанцы увезли в рабство большое число жителей острова Пасхи. Из 100 человек, оставшихся и отосланных обратно по представлению британского и французского правительств, 85 умерло от оспы в море, а 15 вернулись домой и разнесли болезнь по всему острову; от оспы погибли тысячи коренных жителей острова. По скромному подсчету, до сношения с европейцами численность населения составляла 3000 — 4000 человек.

Пятнадцать лет спустя после первого опустошения, произведенного работорговцами, население сократилось до 111 человек, среди которых было только 26 женщин. Перепись 1934 г. определила общую численность жителей острова в 456 человек.
В 1870 г. на острове поселился французский авантюрист Дютру-Борнье; он повел себя так, что католический миссионер и его паства сбежали на Мангареву. Уехали бы и другие жители, но шхуна была переполнена до пределов. Оставшиеся на острове расправились, наконец, с тираном, как он того заслуживал.
Изгнанные жители вернулись на родину после смерти Борнье, однако трудно предположить, чтобы многие из 111 человек, оставшихся в живых, смогли сохранить и передать знания древней истории своим потомкам. Нигде в Полинезии туземное население не подвергалось такому жестокому обращению и такому разлагающему воздействию, как на острове Пасхи. Неудивительно, что местная культура была так сильно разрушена и записи, произведенные со слов оставшихся в живых, дают самые скудные во всей обитаемой Полинезии материалы. К несчастью, ранние миссионеры, поселившиеся на острове Пасхи, также не проявили никакой любознательности и не заставили своих учеников записать историю, легенды и обычаи острова.
Ранние европейские путешественники, коллекционируя различные диковинки, описывали часто не только то, что видели, но и то, чего не видели. Беренс, сопровождавший Роггевеена, утверждал, например, будто местные жители были такими великанами, что матросы могли не сгибаясь пройти между их ног. Он якобы видел даже здесь гончарные изделия, хотя известно, что на острове не было глины. Томсон, казначей с американского корабля «Могикан», описал предметы материальной культуры, которые ему удалось видеть в 1886 г., однако уже и тогда было слишком поздно собирать достоверные сведения о древних иранах и обычаях. В 1914 г. Раутледж произвела обследование острова Пасхи; собранные ею сведения об изваяниях, каменоломнях и платформах очень ценны. Позднее остров Пасхи посетил Макмиллан Браун, возбудивший интерес многих ученых своей теорией затонувшего архипелага. В 1934 г. остров посетила франко-бельгийская экспедиция; член этой экспедиции доктор Метро обрабатывал полевой материал, сотрудничая с музеем Бишопа. Мы с ним часто беседовали по этому поводу, и значительная часть сведений, заключающихся в настоящей главе, почерпнута из его рукописи, которая будет издана музеем Бишопа.
По обрывкам местной мифологии, которыми мы располагаем, можно восстановить лишь немногое. Древние боги Атеа и Папа здесь неизвестны. Тангароа выступает на острове Пасхи в виде тюленя с человеческим лицом и голосом. По местному преданию, тюлень был убит, но хотя его зажаривали в земляной печи столько времени, сколько полагается, он все же оставался сырым.
Тогда люди поняли, что это не простой тюлень, а могучий вождь Тангароа. Имя Тангароа встречается также в королевской родословной, где Ронго выступает в качестве его сына. Эти скудные сведения важны как отзвук мифологии Центральной Полинезии.
Тане и Ту отсутствуют в пантеоне местных богов, а Ту-коиху выступает как древний предок. Он считается искусным ремесленником, и это напоминает нам первоначальные функции бога Ту в таитянском мифе о мироздании. Имя Хиро, славного мореплавателя в Центральной Полинезии, упоминается в заклинании, якобы обеспечивающем выпадение дождя. В первой строчке заклинания говорится:

Э те уа, матаваи роа
а Хиро е!
(О дождь, долгая слеза
Хире!)

Имя Руануку, божества, широко известного в Полинезии, также встречается в местной генеалогии. Весьма любопытно
отметить, что в песнопении о сотворении мира упоминается Атуа-метуа — имя, похожее на имя Ату-мотуа, одного из древних богов Мангаревы. Правда, Ату означает господин, а Атуа — бог.
Однако замена одного слова другим могла произойти позднее уже на острове Пасхи. Эпитеты «мотуа» и «метра» представляют собой лингвистические варианты одного и того же слова, означающего «отец».
Атуа-метуа сошелся с Рири-туна-реи и породил «ниу». Широко распространенное в Полинезии слово «ниу» означает кокосовый орех. Но кокосовых пальм нет на острове Пасхи, и слово «ниу» означает здесь плод дерева — «миро». Слово «тупа» в составном имени Рири-туна-реи означает «угорь», Это указывает на сохранившееся в отрывке воспоминание о хорошо известном мифе, согласно которому кокосовое дерево появилось из головы угря.
Главным богом острова Пасхи считался Макемаке. Подобное имя ни в одном из полинезийских мифов не присваивается могущественному богу. Метро считает, что под этой местной личнной выступал важнейший полинезийский бог Тане. Предположение подтверждается местным мифом о том, как Макемаке создал первого мужчину на острове Пасхи. Способ сотворения очень похож на тот, которым, па мифам других частей Полинезии, пользовались Тане и Тики, создавая первую женщину. Макемаке взял красную мякоть из водяной тыквы, насыпал немного земли и слепил трех мужчин и одну женщину. Процесс насыпания земли на местном диалекте выражен словами «попо и те оне», в этом выражении встречается общий полинезийский термин для обозначения земли — «оне» и местное слово «попо» («насыпание»), которому в других диалектах соответствует слово «аху».
Песнь о сотворении мира, впервые записанная на острове Пасхи Томсоном в 1886 г. и проверенная позднее Метро, в исполнении туземцев очень напоминает образцы подобных песен, записанные в других частях Полинезии. Различные пары соединяются, чтобы произвести на свет растения, насекомых, птиц, рыб и т. д. Как и на Маркизских островах, Мангареве и Туамоту, Тики, называющийся здесь Тике-те-хату (Тики-господин), сходится с различными женами и производит многочисленное потомство. Среди жен Тики фигурирует Руруа, которая родила Рири-катеа, отца Хоту-мотуа, первого короля острова Пасхи. От другой жены по имени Хина-попона (Хина-собранная) у Тики родилась дочь, Хина-каухара. Образ Хина-попона связан; вероятно, с воспоминанием о первой женщине, известной на других островах Полинезии как Хина-аху-оне (Девушка, созданная из земли). Таким образом, обломки мифологии острова Пасхи содержат основные элементы мифов, созданных в Центральной Полинезии.
По древним мифам, люди обязаны Макемаке изобилием съедобных растений, домашней птицы и бумажной шелковицы, из которой вырабатывалась материя. Когда приступали к посадке растения, на землю клали череп, изображавший Макемаке, и произносили заклинание, начинавшееся словами: «Ка то ма Хауа, ма Макемаке» (Сажай для Хауа, для Макемаке). Маке-маке почитался в образе морских птиц, в которых он по древним мифам, вероятно, воплощался. Изображение этого бога в виде человека с птичьей головой вырезано на скалах у деревни Оронго.
Деревянные изображения Макемаке несли на руках участники праздничных процессий. В честь этого бога приносились человеческие жертвы, значительная часть которых поедалась жрецами.
Различные обряды по описанию совпадают с полинезийскими, но олицетворение бога в виде человека с птичьей головой является особенностью местного искусства.
О формах религиозного ритуала почти ничего неизвестно.
Жрецы руководили празднествами в честь рождения, изгоняли демонов болезни и организовывали погребальные церемонии, для которых сочиняли похоронные песнопения. Жрецы назывались здесь «иви-атуа» (люди бога); этот термин родствен мангаревскому обозначению жреческих песнопений. Человеческие жертвы назывались «ика» (рыба). Такое обозначение широко распространено по всей Полинезии и, вероятно, восходит к раннему периоду; когда религиозные жертвоприношения состояли главным образом из рыб. Колдуны и жрецы, выдававшие себя за посредников между духами умерших и их живыми родственниками, применяли те же магические приемы, что их коллеги на других полинезийских островах.
Духи умерших назывались здесь «акуаку» и изображались в виде вырезанных из дерева фигурок с выступающими ребрами и впалыми животами. По местным преданиям, духи обучили местных жителей татуировке, ознакомили с употреблением кур-кумовых красок и развели разновидность ямса, которую они, вероятно, принесли из страны мертвых, расположенной далеко на западе. Жители острова Пасхи разделяли общее полинезийское представление о стране духов не как о месте, где мертвецов ожидают награды или наказания за прошлые деяния, но как о загробном мире, куда возвращаются бессмертные души людей.
Традиционные исторические предания сохранились почти так же плохо, как и мифология. Вскоре после поселения Хоту-матуа в Аиакене его жена Ваикаи-а-хива родила мальчика. Ту-коиху перерезал пуповину и совершил ритуал, нарисовав вокруг головы ребенка царское сияние («ата арики») в знак его высокого происхождения. Мальчик был назван Ту-махеке, и от него вел свое происхождение королевский род острова Пасхи. Изучая отрывки королевских генеалогий, Метро высчитал, что Хоту-матуа высадился на острове около 1150 г. нашей эры. Как и в других частях Полинезии, с увеличением населения складывались новые племена, принимавшие имена предков и расселявшиеся в определенных районах острова. Верховный вождь, который выполнял также обязанности жреца, принадлежал к старшей ветви рода, происходившего от Хоту-матуа. Возглавлявшееся им племя миру пользовалось особыми привилегиями.
Войны между племенами возникали часто. Из предания о войне между Длинноухими и Короткоухими следует, что на острове были две группы древних поселенцев. Поселенцы одной из групп прокалывали ушные мочки и носили тяжелые украшения, оттягивавшие уши; судя по этому указанию, Длинноухие были выходцами с Маркизских островов, где в ходу тяжелые ушные украшения. Жители другой группы не прокалывали ушей, они приплыли с Мангаревы. Длинноухие жили на восточной стороне острова, и им приписывается создание каменных изваяний с длинными ушами и сооружение каменных храмов. Короткоухие жили на западной стороне острова и владели более плодородными землями. Выходцы с Маркизских островов воздвигали большие каменные скульптуры и строили каменные подпорные стены, тогда как мангаревцы не делали этого. Конфликт между двумя группами на острове Пасхи возник из-за того, что Короткоухие отказались носить камни и помогать Длинноухим при постройке храма. По преданию, в войне, которая последовала за конфликтом, Длинноухие были почти уничтожены. Этим можно объяснить внезапное прекращение работ в каменоломне, а также низвержение статуй с их пьедесталов.
Куры, единственное одомашненное животное, известное древним жителям острова Пасхи, могли быть завезены только с Маркизских островов, так как на Мангареве их не была. Домашняя птица была окружена здесь большей заботой, чем в какай-либо другой части Полинезии. Куры стали символом богатства; на торжествах их раздавали в виде праздничного подарка. Чтобы защитить кур от воров, строили каменные птичники, куда их загоняли по ночам. Вход задвигался грудой камней, и шум падающих булыжников служил для хозяина сигналом тревоги.
Чтобы увеличить яйценосность, в птичники клали черепа, покрытые резьбой, которые якобы вселяли в кур чудесную силу Маке-маке.
Хотя, как известно, между курицей и черной морской ласточкой существует большая разница, однако обе эти птицы приносят яйца. Черные морские ласточки (аману тара») в большом количестве прилетаютдля кладки яиц в июле или в августе на три скалистых острова, из которых только Моту-нуи доступен для пловцов. Островки расположены у юго-западной оконечности, образуемой вулканом Рано-као. Из охоты за яйцами ласточек развился обычай ежегодного состязания за право получения первого яйца в сезоне. Рядовые воины («мата тао») господствующего племени выступали как слуги знатных участников соревнования, членам же побежденных племен не разрешалось принимать в нем участия. Отобранные для участия в соревновании слуги переплывали на Моту-нуи, где, сидя в пещерах, ждали прилета птиц. Знатные воины со своими семьями собирались на губе Рано-као, откуда наблюдали за перелетом птиц. Для защиты от ветра строились каменные дома в деревне Оронго (Место слушания). Прислушиваясь к перелету птиц и ожидая возгласа удачливого слуги, нашедшего первое яйцо, участники состязания развлекались пением и пиршествами, а также вырезали на находящихся неподалеку скалах фигуры с птичьими головами и человеческими телами, изображавшие Макемаке, бога домашней и морской птицы. Со временем это ежегодное соревнование обросло ритуальными церемониями и стало важнейшим общественным событием в жизни обитателей острова. Удачливый слуга прыгал на скалистый мыс, откуда через разделявшее острова водное пространство слышался возглас, обращенный к хозяину: «Брей голову. Яйцо твое!».
Наблюдатель в пещере под Оронго, так называемый хака-роиго-ману (слушающий птицу), передавал весть ожидающим. Счастливому хозяину присваивалось имя тангата-ману (человек-птица). После того как ему вручалось яйцо, народ провожал тангата-ману на Матавери, где в честь него устраивался пир.
Затем тангата-ману уединялся на год в дома на Рано-рараку. Подробности об обязанностях и привилегиях тангата-ману до нас не дошли, известно только, что его весьма почитали и кормили за общий счет до следующего ежегодного состязания.
Порядок чередования людей-птиц запоминался и передавался от поколения к поколению, как родословная царей. Культ птицы нигде в Полинезии больше не встречается; очевидно, он развился на этом острове в связи с местными особенностями. Большое значение курицы как единственного домашнего животного, ежегодный прилет черной морской ласточки для кладки яиц на ближний островок, удачное расположение деревни Оронго с ее покрытыми резьбой скалами, с которых виден прилет ласточек,— все это, естественно, привело к развитию культа птиц, который отмечается только на острове Пасхи.
На этом острове мало плодородной земли и нет лесов из высоких деревьев, которые дали бы материал для постройки домов и лодок. Каркас жилищ делался обычно из тонких согнутых шестов, в связи с чем строения были очень узки, низки и длинны. Чтобы не потерять лишнего дюйма, шесты не врывали в землю, а устанавливали в отверстиях, выдолбленных в подставках из каменных глыб. Эти каменные подставки с выдолбленными отверстиями, как и культ птиц, являются местной особенностью острова Пасхи и вызваны недостатком строевого леса.
Плохие непрочные лодки достигали в длину не более 10 — 12 футов. Их сшивали из большого числа мелких кусков дерева. Даже весла состояли из двух частей: короткой узкой лопасти и привязанной к ней рукоятки. Весло, составленное из двух частей, не встречается нигде в Полинезии; как и тип лодки, оно было местным изобретением, продиктованным недостатком материала. Следовавшие друг за другом европейские путешественники констатировали уменьшение количества лодок на острове Пасхи; оно объяснялось, однако, не деградацией населения, а истощением запасов дерева. Иногда местные жители подплывали к кораблям на конусообразных плотах, связанных из камыша.
Дерево на острове было такой же драгоценностью, как золото в Европе или в Новой Зеландии. Для удовлетворения
неотложных нужд употреблялось минимальное количество дерева, а из обрезков делались нагрудные украшения, ритуальные принадлежности и покрытые резьбой дощечки, свидетельствовавшие о богатстве их владельцев.
Макмиллан Браун в своей работе «Народы и проблемы Тихого океана» пренебрежительно оценивал искусство и ремесла аборигенов острова Пасхи как самые примитивные в Полинезии.
Это явно неверно и несправедливо. По-видимому, он не учел огромного влияния окружающей среды на все формы материальной культуры острова. Головные уборы из перьев жителей острова Пасхи значительно красивее причесок маркизанцев, таитян и жителей Самоа и Тонга.
Замечательна также местная лубяная ткань; недостаток сырья заставил прибегнуть к сшиванию одежды костяной иглой. Резные деревянные украшения, каменные изваяния с их декоративной техникой (изображение радужной оболочки глаз с помощью кольца из раковины, а зрачка — с помощью черного обсидиана)— все это ставит местные изделия наравне с самой замечательной продукцией Полинезии. Браун порицал также жителей острова Пасхи за недостаточное использование кости, щитков черепах и обсидиана для инкрустации их деревянной резьбы.
Но ведь инкрустация была неизвестна и другим крупным ветвям полинезийского племени. Наиболее несправедливой критике подверглись орудия труда, которые он объявил детскими игрушками. Тесло, или «токи», описывается Брауном как тупой круглый камень, изредка отточенный с одного края или гладко отесанный. Очевидно, это описание относится к орудиям, употреблявшимся для первоначальной обработки глыб, из которых вырезались каменные скульптуры. Браун совершенно не заметил тесел, применявшихся здесь при работах по дереву, и выделанных лучше, чем на Мангареве и Самоа. Некоторые из них красивой формы, но с тупым краем, вероятно, использовались как тесла для отделки каменных изваяний после того, как их переносили из каменоломни.
Каменные статуи острова Пасхи поразили воображение многих ученых, и вокруг них создалась атмосфера тайны. Некоторые ученые считают даже, что они являются произведением какой-то вымершей расы, обитавшей на исчезнувшем материке. Однако разгадка тайны лежит у ног этих скульптур. Большие каменные изваяния встречаются и на Маркизских островах и на острове Раивавае, а более мелкие — на островах Общества, Гавайских и в Новой Зеландии. Жители острова Пасхи принесли искусство резьбы по камню с Маркизских островов на свою новую родину, где они выработали местный стиль, приспособленный к новому материалу — мягкому, легко поддающемуся обработке вулканическому туфу, добывавшемуся в погасшем кратере Рано-рараку.
У изваяний — продолговатые лица, длинные тела и руки, но нет ног. Фактически это бюсты. Некоторые скульптуры расставлены на каменных платформах около берега, другие — рассеяны по всему острову. У статуй, которые воздвигались на площадках, были широкие основания для большей устойчивости. У других фигур основания сделаны в форме кольев, которые вбивались в землю.
Процесс вырезывания этих статуй можно проследить по незаконченным образцам, еще лежащим в каменоломне кратера Рано-рараку. Вначале фигурам придавался общий контур с лицом, обращенным вверх. Затем подрезались и округлялись бока, причем оставлялся узкий гребень вдоль спины, чтобы статуи оставались неподвижными. Наконец, и эта кромка вырубалась, готовая фигура передвигалась к тому мссту, где ее хотели установить.
Здесь окончательно стесывался спинной гребень. Около некоторых фигур в каменоломнях найдены грубые каменные орудия, сделанные из твсрдых кусков туфа и, по-видимому, оставленные мастерами-ремесленниками, когда прекратились работы в этой древней мастерской.
Макмиллан Браун высказал мнение, что статуи изображают своих таинственных творцов, жителей погрузившегося ныне в океан архипелага — сильных и властных людей с выдающимися подбородками и презрительно надутыми губами. От такого утверждения антрополог может прийти в ужас: если изваяния острова Пасхи похожи на их создателей, тогда и изваяния Маркизских островов с их круглыми, совиными глазами, с широкими крыльями носов, ртами во всю ширь лица должны тоже, по-видимому, изображать своих творцов. Какими кошмарными чудовищами предстали бы перед нами скульпторы Полинезии, если бы их можно было вызвать из загробного мира и они действительно оказались бы похожими на свои творения!
Говорили о трудности переноски изваяний. Это считалось аргументом в пользу предположения, будто многочисленное
население стекалось отовсюду в каменоломни с канатами и механическими приепособлениями для перетаскивания тяжестей.
Современные жители острова Пасхи считались слишком слабыми и ленивыми, чтобы происходить от предков, способных выполнить такую тяжелую работу. Но ведь тонганцы, гавайцы, таитяне и жители Маркизскнх островов, как известно, передвигали большие каменные глыбы и устанавливали их на месте при помощи канатов, деревянных рычагов, балок и подпорок и строили также наклонные плоскости из земли и камня. Предположение Брауна, что изваяния могли быть передвинуты только тысячами рабов с воображаемого архипелага, основано главным образом на том, что одно из изваяний достигает 50 футов в вышину. Но оно и не было передвинуто из каменоломни. В среднем же высота скульптур колеблется от 10 до 15 футов, а вес от 4 до 5 тонн. Я сомневаюсь, чтобы зти изваяния были тяжелее, чем бревна, которые маорийцы приносили из леса для строительства своих военных лодок или,для цельных коньковых балок больших общественных домов. Люди могут совершить многое, объединив свои усилия, особенно если общественные работы производятся по случаю празднества и сопровождаются пиром, согласно полинезийскому обычаю.
Вероятно, первоначально каменные изваяния изображали богов и обожествленных предков, но с течением времени они приобрели декоративный характер. Изваяния с основаниями в виде кольев не предназначались к установке на каменных площадках храмов и врывались в землю для украшения или как межевые знаки округов и дорог. Так как у всех изваяний, оставшихся в каменоломне, основания сделаны в виде кольев, можно предположить, что заказы для платформы были уже все выполнены и осталось только украсить дороги, когда война или вторжение белых чужеземцев заставили навсегда прекратить работы по строительству.
Каменные храмы на острове Пасхи, как и на других полинезийских островах, строились около береговой линии, однако теория, связывающая такое размещение с желанием оказать магическое влияние на море и предотвратить его вторжение, необоснованна. Близ берега строилась обычно каменная подпорная стена; с внутренней стороны к ней примыкала насыпь, благодаря чему создавалась наклонная поверхность, заканчивающаяся низкой, иногда ступенчатой оградой. Средняя часть подпорной стены была выше, чем боковые крылья, и образовывала приподнятую платформу, на которой размещался целый ряд скульптур, обращенных лицом ко внутренней части острова и установленных на плоских каменных пьедесталах. За низкой внутренней оградой была расположена грубо вымощенная площадка, напоминавшая.
мощеные площадки марае других архипелагов. Все отгороженное место в целом носило название «аху», которое обычно употребляется в Полинезии для обозначения приподнятой платформы в конце двора марае. Для погребения умерших в толще камня делались ниши или склепы. Этот обычай существовал не только на острове Пасхи. Позднее, когда были забыты религиозные ассоциации и ритуал, аху стали использовать как кладбище. Такова была вторичная функция древних строений.
Деревянные дощечки с вырезанными на них знаками представляли собой величайшую проблему при попытках разрешения так называемой «загадки» острова Пасхи. Согласно легенде, король Хоту-матуа привез с собой 67 таких дощечек с острова Марае-ренга. Если это так, то употребление дощечек должно было быть распространено на родине короля. Но культурные и мифологические источники указывают на Маркизские острова и на Мангареву как на места происхождения предков населения острова Пасхи; между тем ни на одном из этих островов, как и нигде в Полинезии, не сохранилось даже воспоминания о подобных дощечках, Завезены ли они на остров Пасхи из какой-нибудь другой страны за пределами Полинезии или созданы местными жителями?
Исследователи Полинезии были поражены, узнав, что иероглифы, подобные начертанным на дощечках острова Пасхи, были обнаружены на древних печатях, найденных при раскопках в Мохенджо-Даро в долине Инда (Индия). Один из европейских ученых расположил в параллельные колонки несколько знаков с печатей и с дощечек острова Пасхи; иероглифы оказались сходными или даже идентичными. Однако тщательное сравнение, произведенное Метро, показало, что некоторые мотивы казались схожими лишь из-за неточности воспроизведения рисунка. Во всяком случае совпадение знаков должно скорее вызвать сомнение в их общем происхождении, чем подтвердить его. Не раз уже отмечалось, что изображения не остаются идентичными в течение длительных заимствований. Остров Пасхи расположен на расстоянии свыше 13 000 миль от Мохенджо-Даро, цивилизация которого восходит к 2000 году до нашей эры. Как могли эти знаки сохраниться, пока люди в борьбе со стихиями осваивали расстояние, превосходящее 13 000 миль, на протяжении 3000 лет? Как могли они прибыть на одинокий остров Пасхи, не оставив следа даже в Марае-ренга, откуда, по преданию, Хоту-матуа привез деревянные дощечки?
Мы не можем согласиться с предположением, что эти дощечки были завезены из Мохенджо-Даро, также и потому, что на дощечках острова Пасхи отмечено расположение «бустрофедон», при котором правильно расположенные строчки чередуются с перевернутыми верхом вниз. Такое расположение иероглифов не обнаружено на печатях Мохенджо-Даро. Кроме того, дощечки острова Пасхи вырезаны из местного или принесенного течением дерева, причем самые большие из них сделаны из лопасти ясеневого весла, которое могло быть прибито течением к острову Пасхи лишь в начале XVIII в. Нет сомнений в том, что дощечки вырезаны на острове Пасхи значительно позже времен Хоту-ма-туа и были связаны с этим королем легендой для придания им большей древности, которая так почитается всеми полинезийцами.
Дощечки из местного дерева представляют собой плоские продолговатые куски с округленными краями и аккуратно вырезанными мелкими параллельными желобками, которые разграничены отчетливыми гребнями. Начиная с нижнего желобка, на одной стороне дощечки гравер работал слева направо; когда он достигал правого края, он повертывал дощечку верхом вниз, для того чтобы и второй ряд вырезать слева направо. Обе стороны дощечки и даже боковые ребра полностью покрыты рядами знаков. Так как трудно предположить, что записанный текст религиозных гимнов или преданий всегда мог точно соответствовать размеру дощечки и полностью заполнять ее во всех случаях, приходится допустить, что этн знаки были чисто рисуночными и не представляют собой особой формы письменного языка.
Эти дощечки назывались «коухау», что на диалектах жителей острова Пасхи, Мангаревы и Маркизских островов означает прут из дерева хибискус (хау). На Маркизских островах связки прутьев из хибискуса расставлялись в вертикальном положении по углам священных платформ, как особые храмовые регалии. На Мангареве термином «коухау» обозначали хибискусовые прутья, которыми отбивали такт при исполнении некоторых ритуальных песен и танцев. Судя по употреблению термина «коухау» на острове Пасхи, возможно, что художественные мотивы, вырезались первоначально на жезле из хибискуса, причем необходимость вырезать вдоль стержня может объяснить расположение знаков в виде длинных рядов. Возможно, что в связи с необходимостью использовать длинные куски дерева для других целей резьба была перенесена с жезлов на более короткие куски, имевшие форму дощечек, которые, однако, сохранили первоначальное название «коухау».
Дощечки употреблялись на различных празднествах так называемыми «ронгороиго», исполннтелями старинных песен. На Мангареве певцы, выступавшие на празднествах и во время религиозных обрядов, также назывались ронгоронго. На Маркизских островах жрецы-шаманы, исполнявшие религиозные песни, назывались о'оио, что является диалектологическим вариантом слова оронго, Во время песнопений ронгоронго острова Пасхи держали обычно дощечку в руках. Когда позднее одному жителю острова Пасхи показали такую дощечку, он взял ее в руки и начал петь. Связь между песнопением и дощечкой казалась очевидной. Европейцы никогда не сомневались в том, что разные знаки, вырезанные на дощечке, определенно соответствуют словам песнопений и являются, следовательно, формой письменности.
Когда епископ Тепано Жоссен услышал песнопение острова Пасхи, исполнявшееся якобы по дощечке, он записал слова, произносившиеся певцом, сличая их с различными знаками дощечки.
На основе анализа записанного текста им были определены короткие названия отдельных знаков (некоторые из них очевидны, но многие сомнительны). Но несмотря на то что вся композиция преподпосилась как песнопение, в ней не было связного смысла; очевидно, она была сымпровизировала на месте, чтобы удовлетворить желание белого человека услышать обрядовое пение по знакам на дощечке. Любой полинезиец умеет импровизировать. Однажды я сам, растягивая нараспев свое повествование, сымпровизировал песнопение для европейской аудитории, которая не понимала языка. Ни певец, выступавший перед епископом, ни я не имели ни малейшего желания мистифицировать слушателей, обоими нами руководило желание доставить им удовольствие.
Рассматривая вопрос о дощечках с точки зрения их полинезийского происхождения, я склоняюсь к предположению, что исполнители песнопений ронгоронго первоначально вырезали фигуры, изображавшие Макемаке, и художественные мотивы, связанные с культом птиц на жезлах «коухау», которые они, выступая, держали в руках. Позже эти мотивы стали изображать па деревянных дощечках, которые полностью покрывались резьбой из-за естественного желания сэкономить место. Для полного использования материала на дощечках вытесывались или вырезались желобки, чтобы резьба образовывала правильные ряды. Обычная техника работы слева направо сочеталась с желанием поставить первый знак последующего ряда близко к последнему знаку предыдущего ряда. Это вело к расположению последовательных рядов по способу «бустрофедон», Художественное стремление избежать монотонного повторения небольшого числа знаков приводило к тому, что основные мотивы, заимствованные из культа птиц, стали разнообразить и добавлять новые, чисто декоративные изображения. Так дощечки стали произведением местного искусства и, подобно другим ценным вещам, получали собственные имена; то же самое происходило с нефритовыми украшениями в Новой Зеландии. Подобно другим полинезийцам, жители острова Пасхи знали свои песнопения и родословные наизусть. Они держали дощечки в руках, как ораторский жезл.
Авторы псевдонаучных книг с пренебрежением отзывались о жителях острова Пасхи. Они нагромождали одно ошибочное утверждение на другое, изображая местное искусство и ремесла такими бедными и бездарными, что задача создания каменных изваяний стала казаться непосильным делом для предков современного населения острова.
«Загадка» острова Пасхи была запутана трактовкой декоративных дощечек как формы письменности, которая, как известно чужда полинезийской культуре. Культура жителей острова Пасхи была приписана никогда не существовавшему мифическому народу только потому, что западная цивилизация в настоящее.
время не в состоянии производить каменные скульптуры без стальных орудий и перевозить их без помощи машин. Бесспорным, однако, остается тот факт, что потомки Хоту-матуа использовали сырье своего маленького острова с такой изобретательностью, которая поставила в тупик западных ученых. Попытки откопать вымершую цивилизацию потонувшего материка, чтобы объяснить памятники, созданные силами жителей острова Пасхи, — это величайший из комплиментов, который когда-нибудь высказывали по адресу энергичного народа каменного века.

Глава 18

СЕВЕРНЫЙ УГОЛ

Отправляясь в свой путь с Гаваи'и, матери островов, находящейся в центре Полинезии, отважные мореплаватели держали курс на созвездие Меремере (Пояс Ориона), там они открыли и заселили новые Гавайи', расположенные на 2400 миль к северу.
Этот северный архипелаг тянется лентой с юго-востока на северо-запад и состоит из островов Гавайи, Мауи, Кахулави, Ланаи, Молокан, Оаху, Кауаи и Ниихау.
За Ниихау расположилось несколько скалистых островков и рифов. Когда на сцену выступили европейские мореплаватели, зти внешние островки не были населены, но Нихоа и Неккер с их скалистыми террасами, каменными изваяниями богов и оставшимися орудиями были молчаливыми, но красноречивыми свидетелями предшествующих посещений их полинезийцами.
Различные местные мифы о происхождении островов указывают на то, что древними учеными разных школ были созданы противоречивые теории. Хотя знаменитому Мауи на Гавайях также приписывают честь открытия огня и то, что он поймал солнце в петлю, все же местный рыбак отнял у него изобретение рыболовства, которое на других островах приписывается этому герою. Процесс вылавливания островов из моря описывается в песне мореплавателей, которые приглашали Лоно-каехо вернуться с ними с Таити на Гавайские острова.

Возвращайся и живи на зеленохолмистых Гавайях,
На земле, которая возникла из океана,
Которая была извлечена из моря,
Из самых глубин Каналов;
Белый коралл океанских пещер был пойман на крючок рыбака,

Великого рыбака из Капааху,
Великого рыбака Капу-хе'е-уа-нуи.

Согласно мифу, Капу, обладатель такого длинного прозвища, ловил рыбу в Капааху и вытащил на своем крючке кусок коралла. Он собирался отбросить ненужную добычу в сторону, когда один жрец посоветовал ему принести в жертву богам свинью и прочесть соответствующую молитву, чтобы коралл мог вырасти в целый остров. Капу так и поступил, и коралл превратился в большой остров Гавайи. Воодушевленный своим успехом, Капу продолжал вылавливать из океана куски коралла; одну за другой приносил он в жертву свиней, а кораллы превращались в Мауи, Оаху и другие острова архипелага. Другой миф повествует о самопроизвольном возникновении островов, явно отражая влияние теологии древнего Гаваи'и из архипелага Общества:

И вот появляется Гаваи'и-нуи-акеа,

Великий Гаваи'и открытых просторов,

Возникший из полной темноты.
Остров — земля рождается.
Ряд островов, тянущихся вдаль от
Ну'умеа,
Группа островов за горизонтом Таити.

Единственный в своем роде местный миф приписывает прародителю Уакеа (Пространство) сотворение островов при помощи брака с разными женщинами. Уакеа — гавайская форма таитянского Атеа; он также соответствует богу Ватеа на архипелаге Кука и новозеландскому Ранги (Небесное пространство). В гавайском мифе, точно так же как в в мифах архипелага Кука и Новой Зеландии, У акеа женится на Папе, которая в дальней.
шем именуется Папа-ханау-моку (Папа, которая породила остров). Папа родила острова Гавайи и Мауи и дочь по имени Хоохоку-ка-лани. После этого, чтобы восстановить свои силы, она отправилась на юг, иа Таити. За время ее отсутствия Уакеа сошелся с Каурой, которая родила ему Ланаи, названную позднее Ланаи Каулы. Затем Уакеа сошелся с женщиной по имени Хина, и та родила остров Молокан. После рождения этих островов золотая ржанка Лаукаула, совершая свой ежегодный перелет с Аляски на юг, залетела на Гавайи, где услышала о неверности Уакеа. Прилетев на Таити, Лаукаула, которую песня называет «порхающей ржанкой», рассказала Папе о новых женах Уакеа. Папа пришла в страшную ярость и поспешно вернулась на Гавайи; там она отомстила Уакеа, сойдясь с Луа и родив остров Оаху, который носит почетное название Оахунуи-а-Луа (Великий Оаху, сын Луа). Затем Папа простила Уакеа и, вернувшись к нему, родила остальные острова: Кауаи, Ниихау и Кахулави.
В другой песне о сотворении мира Кумулипо, созданной в честь предка короля Калакауа, дается новая трактовка миро-
здания. Сестра этого короля, Лилиуокалани, которую ее политические противники заключили во дворце Иолани, а позже в Гонолулу', перевела эту песнь, изданную в Бостоне. Песнь разделяется па 16 эпох; из них первые семь охватывают период темноты, на что указывают заключительные строчки каждой эпохи: «Это ночь». Продолжительный период ночи характеризуется различными терминами, По-'еле-'еле (Глубочайшая темнота), По-канокано (Непроницаемая темнота) и По-киникини (Мириады ночей). В гавайском диалекте, как и в таитянском, пропал звук «k» свойственный древнему полинезийскому языку; «k» заменил теперь первоначальное «t». Вместо «ng» употребляется «n», вместо «r» стало «l», а «w» заменило «v». Поэтому гавайское По-'еле-'еле соответствует таитянскому По-'ере-'ере и новозеландскому По-керекере. По-канокаио соответствует таитянскому По-та'ота'о и новозеландскому По-танготанго, По-киникини соответствует По-тинитини — термину, распространенному на других островах. Буквы гавайского алфавита были установлены в 1826 г. комитетом миссионеров, которые пользовались ими для изображения звуков полинезийской речи. В этот период на Гавайях уже началась замена «t» на «k», но эта замена еще не наблюдалась на острове Кауаи, где «t» употреблялось до сравнительно недавнего времени. Полковник Сполдинг на основании материалов Американского совета миссий в Бостоне написал реферат, прочитанный в Гавайском историческом обществе в 1930 г., в котором объясняется, как был составлен гавайский алфавит. Комитет из 9 миссионеров брал по очереди разные буквы и путем голосования решал вопрос об их необходимости. Окончательный доклад с шутливым названием «Доклад комиссии врачебных эксперт о состоянии гавайского языка» содержал выводы, написанные в стиле, оправдывавшем название. Наибольшая трудность заключалась в выборе между «1» и «r», «k» и «t» «w» и «v». Установлено, что «k» в состоянии выполнять свои собственные функции, а также обязанности своего двойника «t». Хотя были прописаны две пилюли, чтобы изгнать «1», эта буква должна была остаться
для выполнения не только своих обязанностей, но и функций своего сотоварища по ярму «r». «R», тесно связанное с жизненными отправлениями, было изгнано пятью или шестью голосами или порциями слабительного, хотя для его сохранения было прописано почти столько же укрепляющих средств. «Т» хотя и претендовало на роль полноправного члена организма, претерпело ампутацию при помощи ножа и пилы большинством голосов; «v», смежный член, претендовавший на ту же роль, разделил судьбу соседа, а мягкий (неразборчиво) был применен для исцеления ран после ампутации.
Таким образом, «Комиссия врачебных экспертов» выбрала буквы «l», «k» и «w», между тем как на Таити, откуда расселились полинезийцы, на их месте употреблялись согласные «r», «t» и «w».
Мне кажется, то слабительные и нож были применены не к тому пациенту из каждой пары, к какому следовало бы их применить. Одна моя родственница полинезийка спросила меня, когда я выходил из здания музея Бишопа: «Хеле'ое и ке каона?» («Вы идете в каону?»). «Что такое каона?» — притворно удивился я, хотя хорошо это знал. «Город по-гавайски»,— ответила она. «Почему вы не говорите таоне?» — спросил я. (Так говорят маорийцы, и таоне ближе в звуковом отношении к английскому «town» (город), чем каона.) «Как могу я произнести это слово, если в гавайском алфавите нет буквы «т»? — возразила она. Согласно песне «Кумулиио», в течение долгого периода непроницаемой тьмы, который длился бесчисленное количество ночей, появились последовательно моллюски, водоросли, травы, растения, рыбы, насекомые, птицы, мыши, собаки и летучие мыши. В восьмую эпоху Мириады ночей погрузились в Ночные далеко отступающие волны, и День заменил Ночь. В этот период появились Ки'и (Маорийский Тики), женщина Ла'ила'и и боги Кане (Тане) и Каналоа (Та'ароа, или Тангароа). Упоминается также о сотворении Великого осьминога, который фигурирует в мифах других островов. Девятая и десятая эпохи посвящены главным образом Ки'и и Ла'ила'и, которые увеличили население мира, положив начало священному акту рождения потомства.
В следующих эпохах перечисляются супружеские пары в форме генеалогии и даются длинные списки разного рода Ночей. Здесь выступают боги Кане и Каналоа, Уакеа и его жены, братья Мауи и их отец Акалана; однако боги Ку и Лоно не упоминаются. В четырнадцатую эпоху звезды были развешаны по своим местам, причем в песне перечисляется название 81 звезды. Сказитель заканчивает описание этой эпохи словами:

Небеса подвешены,
И Земля подвешивается
В звездном пространстве...

Повествование, дойдя, наконец, до предков человека, заканчивается рассказом о Лоно-и-ка-макахики, великом вожде, в честь которого была сочинена песнь. Сказители совершили замечательный подвиг, собрав по порядку свыше 2000 собственных имен и заучивая наизусть длинное повествование. Тот факт, что песнь передавалась из уст в уста свыше ста лет, пока созданный алфавит не дал возможности ее записать, свидетельствует о необычайно развитой памяти гавайцев. Главные боги Гавайских островов Кане (Тане), Ку (Ту), Лоно (Ро'о, Ронго) и Каналоа (Та'ароа, Тангароа) происходят непосредственно с Таити. Сокращение пантеона до четырех богов привело к тому, что некоторые современные гавайцы склонны толковать древнюю религию в свете христианского вероучения.
Кане, Ку и Лоно якобы олицетворяют Троицу, а Каналоа без дальних размышлений отводится роль дьявола. Выбор дьявола, однако, весьма неудачен, ибо, по представлениям жителей прародины Таити, Та'ароа — Высший Творец. Современной рационализации противоречит также и древний миф, согласно которому подземным миром правит Милу (Миру Центральной Полинезии и Южного острова Новой Зеландии).
Происхождение богов в гавайских генеалогиях сильно запутано. Согласно «Кумулипо», Кане и Каналоа родились одновремерно и были детьми Куму-хонуа (Основание земли) и Халоихо (Смотрящий вниз). Через 19 пар в том же списке появляется Уакеа. Такому хронологическому порядку противоречит песнь жреца Пакуя, который считается прямым потомком историков самых отдаленных веков. В этой песне утверждается, что Уакеа вступил в брак с Папой, и у них родились дети Кане и Каналоа. В новозеландском мифе, где Ранги (Небо) занимает место Уакеа. (Пространство), он также вступает в брак с Папой, и от этого союза рождаются Тане и Тангароа. Вопрос о происхождении богов Ку и Лоно, по-видимому, не вдохновлял гавайских сказителей на литературные усилия, но все они соглашаются на том, что Уакеа был сыном Кахико (Древнего) и его жены Купуланаке-хау (Рост власти).
В представлениях о происхождении человека в преданиях тоже много путаницы и противоречий. В песне «Кумулипо» Ки'и (Ти'и, Тики) — мужчина и Ла'ила'и — женщина появляются на сцену в восьмую эпоху, когда День сменил долгий период глубокой Ночи. Уакеа, отец островов и богов Кане и Каналоа, появляется только в двенадцатую эпоху. Таким образом, согласно этой песне, человек родился раньше богов, что вообще соответствует действительности, но противоречит мифам других островов Полинезии.
В длинной генеалогии Опу'у-ка-хонуа рассказывается, как этот предок приплыл на Гавайи из Таити с двумя младшими
братьями и одной женщиной и застал эти острова уже населенными людьми. При подсчете поколений от Опу'у-ка-хонуа до Камехамеха I, умершего в 1819 г., получается, что Опу'у-ка-хонуа высадился на острове около 225 г.до нашей эры и чтоУакеа родился от человеческих предков в 125 г. нашей эры. Таким образом, выходит, что Опу'у-ка-хонуа прибыл на уже населенные Гавайи за 350 лет до того, как по другим генеалогиям сами острова родились от Уакеа и Папы. В одном из гавайских мифов утверждается, что Уакеа совершил кровосмешение со своей дочерью Хо'охоку-ка-ланн и породил Халоа, от которого и произошел человеческий род. Этот миф родствен центральнополинезийскому, где Хо'охоку выступает под именем Фа'ахоту, или Хакахоту. На Тангареве Атеа также вступает в брак с Хакахоту и порождает предков важнейших родов этого атолла.
Еще большую путаницу внес гавайский историк Кепелино, который после перехода в христианскую веру пересмотрел гавайскую мифологию под новым углом зрения. Он утверждает, что главные боги Кане, Ку и Лоно считались вечными богами, сотворившими землю, небо, небесные тела и живые существа на земле, в том числе человека, который должен был управлять созданным богами миром. Они вылепили мужчину из земли, вдохнули в него жизнь и назвали Куму-хону (Основание земли). Из бока мужчины они создали женшину по имени Лало-хояуа, Эту пару боги поселили на плодородной земле и запретили есть плоды священной горной яблони Кане (охиа капу а Кане). Морская птица соблазнила женщину съесть яблоко; ее примеру последовал и муж. Когда Кане узнал о случившемся, он изгнал супругов. Деревья расступались, чтобы дать им пройти, а затем смыкались за ними, навеки закрывая путь к плодородной земле.
Нет необходимости вдаваться здесь в дальнейшие подробности о потопе, которым люди были наказаны за их грехи, и о построении ковчега единственным праведным человеком по имени Ну'у.
Этот новоиспеченный миф не связан с мифологией других областей Полинезии и очевидно заимствован из Книги бытия, которой явно вдохновлялся Кепелино, когда писал «Предания Гавайских островов».
Руководители ранних европейских экспедиций записывали в судовые журналы свои впечатления и после возвращения на родину опубликовывали их. Рассказы этих мореплавателей представляют интерес описаниями того, что они действительно видели, но их толкования туземной культуры неверны. Вслед за исследователями пришли китобои и торговцы; эти неграмотные люди не могли оценить устного творчества людей, которые казались невежественными «дикарями». За китобоями явились миссионеры, слишком озабоченные внедрением новой мифологии, чтобы проявить интерес к подробностям мифологии, которую они старались уничтожить.
Гавайцам внушали новые меры оценки, в свете которых древние мифы и предания не имели ни коммерческой, ни культурной ценности. Непрерывность передачи вероучений была нарушена.
Позднее, когда людям вроде Дэвида Мало, Кепелино и Камакау поручили записывать местные мифы и предания, они перенесли в гавайскую мифологию христианское учение о сотворении мира и потопе. Самое неудачное толкование туземного фольклора в христианском духе допустил гавайский историк Камакау. В гавайском цикле 30 названий ночей лунного месяца имя бога Кане было присвоено 27-й ночи, считая от новолуния, а ряд из четырех ночей, названных по имени бога Ку, начинался с третьей ночи от новолуния. Гавайцы установили четыре периода табу в каждом месяце, и один из них был периодом табу Ку. Камакау утверждает, что по гавайской мифологии мир был сотворен Кане, который начал работу с 27-й ночи, названной по его имени. Он работал 27, 28, 29, 30, 1 и 2 следующего месяца. За эти 6 дней он закончил сотворение мира и отдохнул на седьмой день, который был третьим днем в месяце или первым днем Ку. Он освятил этот день и объявил его «первой Субботой, великой Субботой бога Ку». Камакау, очевидно, так перестарался, приспосабливая гавайскую космогонию к библейской, что заставил Кане работать в его собственный период табу, который начинался ночью 27-го и кончался только утром 29-го дня. Эбрехем Форуандер, записав эти позднейшие версии, говорит: «Полинезийская легенда о сотворении человека обнаруживает слишком много общего с еврейским преданием, чтобы можно было просто пройти мимо этогом Будучи человеком простодушным, Форнандер связывал полинезийскую цивилизацию с еврейской, возникшей в далекой Азии. Между тсм для неверующего исследователя нашего времени ясно, что подобные легенды были местной версией Книги бытия, которую усиленно проповедовали на Гавайях.
Несмотря на то что в гавайской мифологии встречаются противоречия, что в нее позднее вклинилось библейское учение, а в хронологической последовательности богов, героев и предков произошли перемещения,— все же она сохранила некоторые элементы, широко распространенные по всей Полинезии. К ним следует отнести длинные периоды тьмы, сменяющейся светом, упоминание об Ракеа и Папе, как о родителях богов, почитание Кане, Ку, Каналоа и Лоно как главных богов, признание Ки'и первым мужчиной и появление культурных героев Полинезии Мауи, Каха'и и Лака в 16-й эпохе песни «Кумулипо».
Первым поселенцем на Гавайских островах, согласно древней легенде, был Гаваи'и-лоа, который жил ранее на восточном берегу земли Капакапа-уа-а-Кане. Его дедом и отцом были Аниани-ку и Аниани-ка-лани. Я упоминаю эти имена потому, что мы встретимся с ними как с названиями земель в Новой Зеландии, где Гаваи-'и-лоа произносится как Гаваики-роа, что означает Древняя земля. Гаваи'и-лоа и его штурман Макали'и (Плеяды) совершили много рыболовных плаваний на восток, по «Морю, где плавают рыбы». Во время одного из этих длительных путешествий штурман уговорил Гаваи'и-лоа заплыть дальше, чем обычно.
Они поплыли, держа курс на Плеяды и Иао-утреннюю звезду (планету Юпитер). Мореплаватели вошли в другое море, называвшееся Многоцветный океан Кане. Доплыв до Темноокрашенного моря, они достигли острова, который открыватель земель назвал в свою честь Гавайями. Довольный своим открытием, Гаваи'.и-лоа вернулся домой за семьей и свитой и отплыл вторично на Гавайи, где и остался жить в качестве первого поселенца.
Современные ученые дают различные толкования этой легенде. Некоторые считают, что плавание Гаваи'и на восток ознаменовалось открытием Гаваи'и — острова в архипелаге Общества. Другие полагают, что земля Капакапа-уа-а-Кане находилась в Индонезии и что Гаваи'и-лоа плыл оттуда на северо-восток через Каролинские острова по Многоцветному океану Кане, усеянному мелями корралловых атоллов и лагун. Миновав Маршалловы острова, мореплаватель проплыл 2100 миль по Темноокрашенному морю до Гавайев. Высказывалось также предположение, что Гаваи'и-лоа жил со своим братом Ки на островах Общества, откуда он отплыл на Гавайи. Дата его поселения отнесена к 450 г. нашей эры и, пока никто не отважился предложить иной даты, мы можем принять ее с оговорками. Достоверным можно считать, что какой-то полинезийский вождь в глубокой древности действительно прибыл на Гавайи со своей свитой, и за неимением лучшего мы можем согласиться с именем Гаваи'и-лоа, хотя оно представляет собой широко распространенное топонимическое название. Не следует доверять легенде, что остров был назван по имени первого поселенца. Более вероятно, что имя его было забыто, а сказители исторических преданий присвоили ему имя по острову, чтобы подкрепить свое утверждение, что этот герой был действительно первым поселенцем.
Когда мы подходим к более позднему периоду прибытия поселенцев с Таити, легенды сменяются преданиями. Исследовательские плавания и заселение, о которых они повествуют, совершались под руководством вождей, ставших прославленными предками гавайских знатных родов. Во всех преданиях отмечается, что до прибытия новых открывателей земель здесь уже жили потомки мореплавателей, прибывших вместе с Гаваи'и-лоа. Их называют народом мснехуне (ка пое менехуне). Согласно одному преданию, это были потомки Менехуне, сына Луа-ну'у, который в генеалогиях вождей других островов известен как Руаиуку.
Вероятно, народ менехуне равномерно расселился по всем Гавайским островам, но мифы и предания особенно тесно связывают его с островом Кауаи. Вполне возможно, что вторгшиеся позднее племена постепенно оттеснили менехуне на Кауаи, последний большой остров на северо-западном конце цепи, Затем менехуне, по-видимому, были вынуждены переселиться на бесплодные и скалистые островки Нихоа и Неккер, о чем свидетельствуют многочисленные террасы, каменные орудия и каменные изваяния. Нихоа, ближайший из двух островков, был известен более поздним гавайским переселенцам в связи с рыболовными экспедициями, а Неккер с его каменными изваяниями в позднейших преданиях уже не упоминается. Стиль террас с приподнятыми площадками и прямыми каменными столбами отражает архитектурное влияние храмов внутренних областей Таити, где эти сооружения также приписываются древнему народу манахуне.
Архитектурное сходство подтверждает теорию о том, что гавайские менехуне приплыли с Таити, а не через Маршалловы острова. Должно быть, первые поселенцы вели жалкое существование на Нихоа и Неккере, где им не хватало воды и растительной пищи.
То обстоятельство, что при раскопках не было обнаружено скелетов, говорит о кратковременном пребывании менехуне на этих островах. По морским дорогам они исчезли неизвестно куда.
В сказках острова Кауаи менехуне фигурируют как искусные ремесленники, которые построили много знаменитых открытых храмов и соорудили р ыбные пруды. Работали они якобы только под покровом темноты, причем некоторые храмы были выстроены за одну ночь. Рабочие выстраивались в непрерывную линию от каменоломни до строительной площадки и передавали огромные камни из рук в руки. Вождь более поздних поселенцев нанял для строительства партию менехуне, а когда работа была закончена, расплатился с ними одной-единственной пресноводной креветкой. Поэтому соседний холм был назван холмом Креветки, так он и стоит до сих пор как свидетель скупости древних нанимателей. Возможно, что этот эпизод был введен в сказку, чтобы подчеркнуть магическую силу менехуне, которых можно было накормить одной маленькой креветкой. Искусным древним мастерам приписывается также сооружение рва Менехуне в Уаимеа на острове Кауаи. Ров, по которому текла вода для орошения большой равнины, засеянной таро, проведен за отвесным утесом; стена и русло из ровно отесанных каменных глыб — это единственное в своем роде сооружение, не встречающееся нигде в Полинезии.
Согласно легенде, ко времени появления менехуне единственной пригодной пищей на Гавайях были плоды пандануса, сердцевина папоротника, корень Cordyline (ти) и ягоды охело и акала.
На Кауаи, этом оплоте менехуне, обнаружены два вида каменных-ступок, которые ие встречаются ни на каком другом острове Гавайского архипелага. Из-за своей формы онн называются «кольцевыми«, или «стременными», ступками. У этих ступок сравнительно узкие эллиптические поверхности, в противоположность ступкам с большими выпуклыми, закругленными поверхностями, которые употребляются на других островах для приготовления тестовидной массы пои из клубня таро. Пои составляла основную пищу более поздних обитателей. Нам кажется возможным связать большие ступки с круглой поверхностью с появлением более поздних поселенцев, которые начали разводить здесь таро и другие культурные съедобные растения, а употребление кольцевых, или стременных, ступок из Кауаи приписать менехуне, которые изготовляли пищу из плодов пандануса или какой-нибудь полудикой разновидности таро.
Более поздний фольклор превратил менехуне в гномов и фей или называл их расой карликов. Эти сведения не вернее тех, которые распространяли таитянские сказители о родственниках менехуне — манахуне, обитавших на Таити. Для полинезийцев характерно превозносить своих непосредственных предков и умалять значение их предшественников по открытию и заселению островов. Менехуне были простыми смертными людьми, полинезийцами, которые имеют полное право на честь считаться первыми мореплавателями, пересекшими океанские просторы до самых Гавайских островов.
Примерно к началу ХII в. нашей эры на Гавайи прибыло много предприимчивых вождей. Пуна-нуи поселился на Кауаи, Неуа--Лани и Мауеке — на Оаху, Калана-ну'у, Хуа и другие — на Мауи, а Хика-по-лоа — на острове Гавайи. Предания изображают некоторых из них как современников, которые прибыли из Гавайи вместе, но поселились врозь, во избежание столкновений. Возможно, что некий мореплаватель, искатель приключений, поплыв к северу от центрального Гаваи'и, вновь открыл землю, первоначально обнаруженную Гаваи'и-лоа. Этот мореплаватель, вероятно, вернулся на родину и дал навигационные указания тем, кто прибыл сюда позднее как поселенцы и привез с собой своих жен, семена культурных растений и домашних, животных.
Страну, откуда прибыли поселенцы, сказители называли Кахики, что представляетсобой гавайскую форму от Таити. В песне упоминаются разные области прежней родины и, в частности, Пали-ули:

О Пали-ули, скрытая земля Каме,
Земля в Калана-и-кауола,
В Калики-ку, в Капакапа-уа-а-Кане,
Земля с источниками воды, влажная и обильная,
Земля, любимая богами.

Однако местным подробностям, введенным позднее в легенду, нельзя особенно доверять. Подобные местные добавления былов внесены народными певцами каждого архипелага в сказания о Мауи и других культурных героях, Гавайская сказка о замечательной красавице Лу'укиа лишний раз подтверждает, что нельзя принимать на веру названия местностей, упоминающихся в легенде.
Как повествует сказка, Лу'укиа была внучкой Хика-по-лоа, поселившегося на острове Гавайи. Она вышла замуж за юношу по имени Окопана, с которым гкила в долине Уаипио на Гавайях.
Большое наводнение затопило долину Уаипио, и Олопанз с Лу'-укиа отплыли на Таити, где и поселились. В сказаниях Таити Окопана известен как Оропа'а; этот могучий вождь считается родоначальником таитянского племени Оропа'а. Имя
его жены Ру'утра является таитянской формой слова Лу'укиа. Среди предков маорийцев далекого Южного острова Новой Зеландии также числится Ту-те-Коропанга и его жена Рукутиа.
Коропанга и Рукутиа — маорийские формы имен Окопана и Лу’укиа. Из этого мы должны заключить, что упомянутые два предка действительно жили на Таити, а их потомки приплыли как.
на Новую Зеландию, так и на Гавайи из Центральной Полинезии. Однако если Лу'укиа была таитянкой, то интересно, жил ли когда-нибудь на Гавайях ее дед Хика-по-лову Скорее всего, гавайские сказители перенесли Лу'укиа в Гавайи на крыльях своей фантазии, а затем для удобства повествования вернули ее на Таити, чтобы продолжить сказку следующими эпизодами.
Лу'укиа была так прекрасна, что пленила сердце могучего таитянского вождя Моикеха. Подчинившись желаниям Моикеха„ красавица стала его любовницей. Гавайское сказание повествует о том, что Моикеха был старшим братом Окопана, который согласился делить с ним жену. Этот вариант основан на гавайском обычае «пуналуа», согласно которому два друга по обоюдному соглашению могут обладать одной женой. Такой обычай, вопреки европейским представлениям, вполне согласуется с местным понятием о нравственности. Все шло хорошо до тех пор, пока другой вождь, чьи притязания были отвергнуты Лу'укией, не посеял семена раздора, солгав ей, что Моикеха поносил красавицу при посторонних. Отказав Моикеха в своей благосклонности, Лу'укиа надела пояс целомудрия, сделанный из плетеного шнура. Он охватывал ее от талии до бедер, причем концы были так искусно связаны, что одежда не могли быть снята никем, кроме самой изобретательницы узла. Эта одежда позднее называлась «па'у-о-Лу'укиа» (юбка Лу'укиа), а сложный узел применялся для прикрепления поплавка балансира к корпусу ладьи. Один туземный рыбак, показав мне искусный узел на перламутровом крючке, сказал, что он называется «па'у-о-Лу'укиа».
Узел в виде восьмерки явно свидетельствовал о том, что невозможность развязать шнур была сильно преувеличена.
После того как Лу'укиа отвернулась от него, Моикеха решил отправиться в дальнее плавание, чтобы забыть красавицу. Он приказал своему приемному сыну и штурману Кама-хуа-леле онарядить ладью для плавания и сказал: «Поплывем на Гавайи, ибо я страдаю от любви к этой женщине. Когда конек крыши моего дома' Ланикеха скроется за горизонтом, я перестану думать о Таити».
Кама-хуа-леле направил судно на север под Пояс Ориона, и в одно прекрасное утро мореплаватели опустили свой парус из циновок в бухте Хило. Тогда штурман стал поэтом и, стоя на палубе двойной ладьи, приветствовал новую землю песней, первые строки которой приведены в качестве эпиграфа к настоящей главе. Моикеха поселился на острове Кауаи, где женился на двух правнучках Пунануи. У него родился сын по имени Кила, которого он послал на Таити, чтобы пригласить другого своего сына от таитянской жены Ла'а посетить его на Гавайях. Кила со старым штурманом Кама-хуа-леле благополучно совершил путешествие и вернулся с Ла'а, которого прозвали Ла'а-маи Кахики (Рака с Таити). Ла'а привез с собой знаменитый таитянский барабан, по звуку которого Моикеха узнал, что судно его сына приблизилось к Кауаи. Пробыв несколько времени со своим отцом, Ла'а посетил Мауи и возвратился на Таити. Он вышел в море через пролив между Мауи и маленьким островом Кахо-лауе, который в память этого отбытия был назван Ке-Ала-и-Ка-хики (Путь в Таити). По преданию, по смерти Моикеха Ла'а-маи-Кахики снова прибыл на Кауаи за останками своего отца, которые должны были покоиться рядом с прахом предков на родине — Таити.
Легенды, относящиеся к этому периоду, рассказывают о многочисленных плаваниях на Таити и обратно. При плавании к югу от Ке-Ала-и-Кахини курс держали так, что Хокупа (Полярная звезда) находилась прямо за кормой. Когда мореплаватели достигалн Пико-о-уакеа (Пуп пространства), Полярная звезда погружалась за кормой в море, звезда Неуе указывала путь на юг, а созвездие Хуму становилось в зените, Важное значение имело плавание Каха'и; он посетил Таити и вернулся оттуда с хлебным деревом, которое стали разводить в Куалоа на Оаху.
Последним мореплавателем, упомянутым в гавайских преданиях, был жрец Паао, приплывший из Гаваи'и (Ра'иатеа) около 1275 г. нашей эры. Прибыв на Гавайи, он обнаружил, что престиж главного вождя Канауа был сильно поколеблен. Тогда Паао вернулся на Ра'иатеа за вождем, достаточно мудрым, чтобы восстановить уважение к этому сану. Сначала выбор жреца пал на Лоно-каехо, которого он пригласил с собой на «Гавайи с зелеными холмами». Однако Лоно отказался, после чего Паао уговорил поселиться на Гавайях Пили-кааиеа. Род Пили на основе браков с представителями более древних родов постепенно стал господствовать на островах. Паао, жрецу Гаваи'и (Ра'иатеа), имевшему владения на Вавау (Порапора), приписывается введение на Гавайских островах новых архитектурных форм храмов («хеиау»), а также человеческих жертвоприношений и пояса из красных перьев, надевавшегося при посвящении королей. Многие ученые придерживались мнения, что Паао приехал из Саваи'и на Самоа и что его владения были расположены на Вавау в архипелаге Тонга. Однако все три нововведения, которые ему приписываются, характерны для культуры Центральной Полинезии и не распространены на Западных островах. Поэтому теория о самоанском происхождении Паао должна быть отброшена.
При Паао плавания между Гавайями и Таити прекратились.
На Гавайских островах было уже достаточно съедобных растений, свиней, собак и домашней птицы. Таро стало основной пищей населения; клубни разминали каменными пестиками с округлыми шишками наверху (не похожими на украшения таитянских пестиков). Размятое таро разбавлялось водой и превращалось в тестообразную массу — пои, эту ежедневную пищу населения.
В других частях Полинезии блюда из таро могли подаваться на тарелках из листьев, но гавайское пои требовало непротекающих сосудов. Бутыли из больших тыкв со срезанными верхушками употреблялись при сервировке пиров для подачи блюда, маленькие тыквы служили в качестве индивидуальной посуды, а срезанные верхушки тыквы заменяли крышки. Резчики по дереву, очевидно, находились под влиянием форм, которые придавались тыквенным сосудам. Поэтому для Гавайев более характерны круглые деревянные чаши с крышками, чем кубки с ножками, которые распространены в Центральной Полинезии. На некоторых гавайских чашах вырезался внутренний выступающий гребень, служивший для вытирания пальцев. Для переноски больших чаш с пои возникла нужда в плетеных сумках. Гавайские плетеные сумки и шесты для их переноски отделаны с такой тщательностью, как нигде в остальной Полинезии. На некоторых шестах выступы на концах вырезаны в виде человеческих голов. Таким образом, сосуды, в которых подавалась пища, дали толчок к развитию ремесел и появлению местного стиля.
Бумажная шелковица была завезена с Таити, но техника выработки лубяной ткани отличается местными особенностями. Вместо обычных параллельных линий гавайцы вырезали на колотушках для выделки лубяной ткани различные узоры, которые отпечатывались на материи в виде затейливых водяных знаков.
Кроме того, различные узоры вырезали также на кусочках бамбука, которые погружали затем в краску и прикладывали к ткани для ее разрисовки. Плащи и мантии из сети тонкого плетения, украшенные красными перьями, были одеждой всех полинезийских вождей. Позднее в узоры стали вплетать желтые перья, а так как последние реже встречались на Гавайях, то желтый цвет стал цветом гавайских вождей. Сложные узоры из золотых треугольников, полумесяцев и кружков на ярко-красном фоне царских одежд являются образцами высокого искусства в сочетании красок. Гавайские шлемы с гребнем посередине, похожие на древнегреческие, также украшались перьями и являются уникальными как по рисунку отделки, так и по технике выполнения.
Перья венчали и плетеные головы с перламутровыми глазами и ртами со вставленными собачьими зубами, которые характерны для скульптур, изображавших богов войны.
Наследственные вожди, правившие отдельными областями, приобретали все большую власть. Они владели землей и через покоренных вождей собирали дань с населения в определенные периоды времени, в основном на празднестве Макахики, происходившем после сбора основного урожая в ноябре. В отдельных знатных семьях братья, преисполненные высокомерным чванством, женились на своих сестрах, считая, что нет другой достаточно высокопоставленной семьи, достойной дать им супругу.
Этот обычай нигде в Полинезии больше не встречался. К отпрыскам таких браков относились с глубочайшим уважением. Гавайцы установили огромное количество различных табу. Опасаясь,что боги не уследят за их нарушением и своевременно не накажут виновных, вожди возлагали эти функции на специальных должностных лиц.
После того как могущественный вождь приобретал власть над целым островом, его население начинало группироваться семьям по округам, а не по племенам. Мужчины сами готовили пищу, людям различных полов не разрешалось разделять трапезу. Святость этого табу была впервые нарушена не известным нам белыми мужчинами с первых же дней посещения островов иностранными судами, Белые, живя с гавайскими женщинами, не только сами не соблюдали табу, но и, вероятно, открыто насмехались над ним. Табу было окончательно отменено вдовствующей королевой Каахуману, которая публично разделяла трапезу со своим сыном. Так Каахуману добилась на Гавайях равноправия полов за столетие до начала суфражистского движения в Англии.
Служение богам, завезенным с Таити, совершалось на площадках, окруженных каменными стенами, которые получили название «хеиау» вместо таитянского «марае». Характерной чертой местной архитектуры была трехэтажная башня, с которой верховный вождь возвещал волю богов. Храмы украшались большими деревянными и каменными изображениями главных и второстепенных богов и мелких местных божков. Храмовые ритуалы отличались пышностью и сложностью, а ритуальные песнопения — богатой поэтической фантазией, Гавайцы были любителями как светских, так и обрядовых «хула» (плясок), и Лака, божество плясок, получало богатые жертвоприношения.
Человеческие жертвы приносились только богу войны Ку, однако человеческое мясо не съедалось жрецами.
Сильные и энергичные гавайцы создали свою культуру, основанную на культурных достижениях Центральной Полинезии.
Они прекрасно приспособились к среде и одинаково умело пользовались землей и морем. Свиньи, собаки и домашняя птица служили пищей богатым гавайцам, рыба же составляла основное питание народа. Земля доставляла батат и таро в качестве добавления к рыбе, а также сырье для лодок, сетей и лесок; границы округов проходили не только по водоразделам суши, но и по морю; ибо суша и море дополняли друг друга, поставляя все необходимое для существования человека. Появились легенды и предания о холмах и долинах Гавайи.
Потребность в дальних морских странствиях отпала; интересы населения ограничились прибрежными водами. Ладьи для дальних плаваний уже не выплывали больше из пролива Ке-Ала-и--Кахики, чтобы направить курс к экватору. Долгие морские странствия северных скитальцев прекратились. Гавайи стали обжитым домом.

ГЛАВА XIX.

ЮЖНЫЙ УГОЛ ТРЕУГОЛЬНИКА.

Моя мать была чистокровной маорийкой из племени нгатимутунга в Северном Таранаки на Новой Зеландии. У нее было необычайное имя — Нга-ронго-ки-туа (то есть «Вести, которые уходят в далекие края»). Дорожа ее памятью, я надеюсь, что те вести, которые я собрал в далеких краях, делают меня достойным чести быть ее сыном. Мать моя была первым ребенком в старшей линии племенной группы нгати-уруту; от нее я научился гордиться своей расой. Единственного брата матери назвали Те Ранги Хироа в честь предка, жившего двумя веками раньше. Мне сообщили, что Хироа представляет собой сокращенную форму от Ихи-Роа, что означает «Небеса, пронизанные длинными лучами солнца». Мой дядя тяжело заболел во время посещения одной отдаленной деревни, но все же приказал тронуться в обратный путь, желая умереть дома. К несчастью, он скончался по дороге, и в память этого печального события мне дали первое имя Те Мате Рори (смерть в дороге). Я испытал большое облегчение, когда, достигнув совершеннолетия (13 лет), получил новое имя взрослого Те Ранги Хироа.
Так была соблюдена классическая традиция воздаяния почести покойному дяде.
Отец мой принадлежал к семье, происходившей из Северной Ирландии и жившей в Армаге (Armagh). Я двуязычен, ношу два имени, в моих жилах текут две крови, но я никогда не согласился бы полностью заменить одну из них другой. Привожу здесь эти краткие биографические сведения для того, чтобы показать, как с самого рождения я получил такую основу для изучения образа жизни и обычаев полинезийцев, какую мне не дал бы ни один университет. Кровь моей матери помогает мне понять культуру моих предков, а язык отца дает возможность передать ее словами, доступными для людей другой расы, хотя мой перевод далеко не безупречен.
Моя бабушка со стороны матери была замечательной женщиной. Вабушка прожила долгую жизнь, и на ее лице собралось больше морщин, чем на любом другом, которое я когда-либо видел. На ее веку умерло много членов нашего племени, и всех их она оплакивала. В старину был обычай во время причитаний по умершим родичам надрезать кожу кусочком обсидиана; слезы, смешавшиеся с кровью, должны были подчеркнуть тяжесть скорби. Иногда в порезы втирали древесный уголь, оставлявший неизгладимые следы. Грудь моей бабушки вся была покрыта этими знаками скорби, а в честь самых дорогих и близких покойников она делала надрезы на щеках. В детстве я особенно гордился ее татуировкой. Кроме обычного узора на губах, искусно сделанный рисунок покрывал также ее подбородок, на каждой ноздре красовалась мастерски выполненная двойная спираль, а от внутренних углов глаз расходились дугой на лоб короткие, изогнутые линии. Когда дома меня наказывали за какую-нибудь провинность, я убегал в маорийскую деревню и прятался у бабушки. Она рассказывала мне о событиях, происходивших в пору ее молодости; от бабушки и от матери я узнал историю нашего племени.
После смерти матери я поступил в колледж Те Ауте, но каникулы мне все же иногда удавалось проводить среди своих соплеменников. Несмотря на протесты всех своих родственников, живших в домах из пиленого леса, я спал рядом с бабушкой на земляном полу ее туземной хижины, стены которой были сделаны из древовидного папоротника. Бабушка выращивала около хижины табак, и по вечерам, покуривая трубку перед огнем, рассказывала своему внуку, воспитаннику колледжа, всевозможные истории, которые он слушал с большим наслаждением. Свидетельница многих давно минувших событий, она как бы принадлежала к другому веку. Расставаясь со мной, она каждый раз плакала все более горько, и мы оба сознавали, что конец нашей дружбы близок. Вскоре она ушла из этого мира в полинезийскую страну духов, чтобы встретиться там со своей дочерью. Ради них мне хотелось бы, чтобы наши мифы об этой стране были правдой. Бабушку звали Капуа-коре, что значит «Безоблачная».
Это имя очень подходит для той, которая за всю свою долгую жизнь не навеяла облака печали ни на одно живое существо. Окончив в 1904 г. медицинский факультет и проработав год в больнице в качестве интерна, я повиновался голосу крови и поступил на государственную службу в качестве санитарного врача по обслуживанию маорийцев. Мне довелось посетить много различных деревень, и всюду меня принимали с учтивостью, которая воспроизводила старинные церемонии. Я видел, как жители собирались на открытой площадке перед деревенским общественным домом и проливали слезы по своим близким, недавно ушедшим из жизни. Маорийские «танги» (плачи) и ирландские поминальные причитания («уэйк») в основном почти сходны, и поэтому, слушая их, я ощущал, что две мои национальные половины как-бы соединялись в одно целое. Когда местные вожди произносили: приветственные речи, архаичные по своей форме, я прилагал все усилия, чтобы ответить на них должным образом. После пятилетнего обучения на медицинском факультете и целого года работы в больнице я почувствовал серьезные пробелы в своих познаниях по маорийской культуре. Моя маорийская речь невольно следовала законам английской грамматики, и я с ужасом замечал, что разговариваю со своими соплеменниками, как иностранец. За речами обычно следовала церемония соприкосновения носами со всеми собравшимися. Эта форма приветствия, некогда распространенная по всей Полинезии, теперь соблюдается только в Новой Зеландии. Молодежь никогда не пыталась избежать этого приветствия, не желая огорчать старших, что говорит в пользу нашего поколения. После этой церемонии с пришельца снималось табу, и он мог свободно без всяких церемоний общаться с кем угодно.
Посетитель считается гостем деревни, и в течение всего времени пребывания для него приготовляется в доме для гостей самая лучшая еда. В различных частях Полинезии имеются свои излюбленные блюда, которые особо ценятся жителями и которыми угощают гостей. Так, в прибрежных местностях потчуют рыбой, крабами, устрицами, в долинах рек — угрями и мальгой, в лесных районах — мясом голубей и попугаев. В каждой местности излюбленная пища изобилует в определенное время года. Моя родная деревня славилась своими угрями, которых было особенно много в июне и июле. Морские ежи (эхинодермы) в Те Аароа особенно жирны весной, когда распускаются золотистые цветы коуаи. Акулы появляются на рыболовных участках у побережья Таранаки, когда молодые папоротники начинают выпускать свои закрученные побеги. Я запомнил, когда наступают такие сезоны в различных частях острова, и, отправляясь на инспекцию, обычно согласовывал ее срок с местным календарем пищи. Делал я это не только потому, что мне нравились туземные блюда, но и чтобы доставить истинное удовольствие хозяевам, которые могли предложить гостю пищу, славившуюся в их местности. Исчезала неловкость, связанная с экономически затруднениями, и хозяин с гостем испытывали взаимное удовлетворение.
Скоро я понял, что смогу заслужить доверие и получить поддержку со стороны вождей и стариков только в том случае, если мой молодой возраст будет компенсирован осведомленностью в области маорийской культуры. Этим я смог бы не только завоевать их уважение, но и ясно показать, на чьей стороне мои симпатии. Я принялся усиленно изучать маорийскую мифологию, легенды, предания и начал детально знакомиться с образом жизни я этикетом местных жителей, постигая особенности торжественной речи, а также традиционные метафоры и поэтические сравнения, которые ее украшают. Чем больше речь расцвечена цитатами из мифов и древних преданий, тем больше она нравится маорийцам. Чтобы речь считалась полноценной, нужно умело вставлять в нее старинные песни и заклинания. Я не добился искусного цитирования песен, но зато собрал и выучил множество культовых песнопений и заклинаний, которыми и украшал свою речь. Просмотрев все, что было напечатано, я стал учиться непосредственно у знатоков из различных племен, которые были счастливы передать свои знания способному их оценить исследователю одной с ними крови. В результате общения с более молодыми вождями я сделался чем-то вроде доморощенного антрополога, но не с целью получения ученой степени, а для того, чтобы лучше понять свой народ и помочь ему преодолеть проблемы и испытания порожденные цивилизацией. В маорийских школах учение о сотворении мира преподносилось в виде последовательных этапов родословных; особые знатоки декламировали и истолковывали их. Учение о сотворении мира было озаглавлено Кауаэрунга (Верхняя челюсть) в противоположность науке о событиях земных, называвшейся Кауаэ-раро (Нижняя челюсть). События небесные начинаются с пустоты (Коре), которая переходит в неизвестное, воплощенное в Ночи (По). Вест, излагая учение об этом раннем периоде, пишет: «В течение долгих веков, до того, как были созданы небеса, земля и небесные тела, была По — неосязаемая, неведомая, невидимая, непознаваемая». Эта выдержка сообщает основное содержание мифа, но весь период трудно определить одним общим термином. Он растянут на десять Ночей, которым иногда даются различные описательные названия: По-танготанго, По-керекере, По-тинитини, употреблявшиеся, как уже отмечалось, древними философами храма Тапутапуатеа в Центральной Полинезии. За Неизвестностью следовали периоды развития природы, которые обозначались названиями, соответствующими стадиям развития растений и человека. Стадии развития растений воплощались в образах Главного Корня, Отростков, Корешков, Ствола, Ветвей, Побегов и Листьев. Развитие человека было олицетворено в образах Зачатия, Беременности, Рождения, Рассудка, Мысли и Желания, которые предшествовали двум прародителям, Отцу-Небу и Матери-Земле. Мы уже встречались в мифах других островов с праотцем по имени Пространство (Атеа, Ватеа и Уакеа). В мифологии Новой Зеландии он выступает под именем Ранги (Неба), который одновременно является и Пространством.
Праматерь сохранила свое первоначальное имя Папа (Пласт земли) или Папа ту-а-руку (Пласт земли, принявший-форму суши). Ранги и Папа прильнули друг к другу, и от них родились дети. В мифе приводится список, насчитывающий не менее 70 детей, которые все оставались в заточении между телами своих родителей. Из-за их близости в мире не было ни пространства, ни света. Часть детей под руководством Тане замыслила отделить: родителей друг от друга, чтобы получить возможность выпрямиться и впустить свет в мир. Против этого плана резко выступил Уиро, возглавивший первую оппозицию в Южных морях.
Однако план Тане был поддержан большинством голосов и проведен в жизнь. По-видимому, в мифологии маорийцев отсутствовал Ру-Подпиратель неба, и задача поднятия Отца-Неба и установки его на место была переложена маорийскими сказителями на Тане. Убедившись в тщетности попыток поднять отца руками, -Тане встал на голову и начал толкать Небо ногами. Деревья, дети Тане, как бы воспроизводят положение своего отца, ибо, по маорийскому мифу, они стоят вниз головой, с ногами, протянутыми к небу. Усилиями Тане Отец-Небо был поднят наверх, Мать-Земля осталась внизу, и свет хлынул в образовавшеся между ними пространство. Слезы Ранги упали дождем на лоно Матери-Земли, а скорбь самой Папы от разлуки с Небом туманом поднялась вверх. Некоторые дети Ранги и Папы стали главными богами маорийского пантеона, так же как и в мифах других островов Полинезии. Самый могущественный из богов, Тане, правил лесами и птицами. Тангароа стал богом моря и рыб, Ту получил портфель военного министра, а в ведение Ронго перешли садоводство и мир. Пост властителя ветров и дождя Рака уступил местному богу Тауириматеа. Во главе департамента дикорастущих плодов, в том числе папоротников, был поставлен Хаумеа. Уиро, который возглавлял оппозицию, выступавшую против отделения Неба от Земли, в припадке раздражения ушел в подземное царство, чтобы пребывать там в темноте, которую он так любил. Боги Те Туму и Фа'ахоту, выступающие вдругих мифах о сотворении мира, в Новой Зеландии неизвестны. Так же как и их островные соплеменники, маорийцы обожествляли некоторых предков и по мере необходимости создавали низшие божества из недоношенных богов.
Сотворение человека связано в маорийской мифологии с именами богов Тане и Тики. По некоторым мифам, Тики был первым человеком, по другим он олицетворял созидательную силу Тане.
После того как Тане развесил по местам все звезды и пустил солнце и луну по должным направлениям, он стал искать способы создания людей, чтобы заселить мир. По совету некоторых богов, Тане вылепил из красной земли местности Куравака фигуру, которой придал форму женщины. Боги оживили ее и назвали первую женщину Хине-аху-оне (Девушка, сделанная из земли). Древние религиозные песнопения повествуют о первоначальном неведении полового акта, которое в конце концов было преодолено. Тане взял Девушку, сделанную из земли, себе и жены и у них родилась дочь Девушка-Заря. Затем произошло неизбежное кровосмешение, и когда Девушка-Заря узнала, что Тане ее отец, она удалилась в подземный мир, где проявляла благотворную заботу о душах, стремившихся к этому последнему прибежищу.
Приведенный образец учения о развитии мира прост и прямолинеен. Он был разработан жрецами религиозных школ в Опоа на Ра'иатеа к тому времени, когда предки маорийцев переселялись из центральных областей. Но точно так же, как и жрецы Опоа, которые впоследствии изменили свое первоначальное учение, превратив Та'ароа в творца, некоторые новозеландские школы изменили древние мифы, включив в них понятие Создателя всех вещей — Ио. Верховному богу давались различные имена, из которых имя Ио-матуа-коре (Ио, не имеющий родителей) указывает, что этот бог считается началом начал. По старым вариантам, небо состояло из десяти последовательных слоев, к которым позднее пришлось добавить еше два слоя, чтобы поместить Ио на самое высокое небо. Его резиденция была названа «Рангиатеа», а место общественных сборищ перед ним — «Те Рауроха».
Жрецы подобрали для бога штат Небесных дев (Мареикура) и Стражу (Поу-тириао), разместившуюся на различных слоях неба, причем каждому слою было присвоено особое название. Послы поддерживали связь между высшей сферой и главными богами.
Так как имя Ио несколько напоминает древнееврейского Иегову, существует мнение, что культ Ио возник после знакомства с христианским учением. Однако мы находим упоминание об Ио и в местных источниках, созданных еще до того, как Ветхий завет стал известен на Новой Зеландии. В качестве примера можно привести плач старого вождя, сочиненный более 200 лет тому назад, где упоминается о дороге, которую предстоит пройти душе его любимой внучки.

Рукой схвати лозу,

По которой бог Тане взобрался на самое высокое из небес.

И тебя радостно встретят Небесные девы,
Собравшиеся во дворце Те Рауроха.
И ты войдешь во дворец Рангиатеа.
Тогда, и только тогда, исчезнут все мирские желанья,
О девочка моя!

В одном из таитянских мифов повествуется о войне между Тане и Хира. Маорийские теологи перенесли это единоборство в миф об Ио.
Тане отправляется на двенадцатое небо, чтобы получить от Ио познания, хранившиеся в трех корзинах. Хиро в союзе с Тауириматеа напустил на Тане Дождь, Град, Ветры, Сильный холод и различные болезни (известные под именем «маики»). Тане победил всех врагов, и, таким образом, познания Добра, Зла и Обрядов были принесены им в наш мир и возвещены людям древними школами толкователей легенд и преданий.
В мифах, посвященных легендарным героям, мы снова встречаемся с семьей Мауи и сказанием о выуживании островов. Пять братьев Мауи отправились, как полагается, в дальнее плавание на лов рыбы. Самый младший из братьев е помощью магических заклинаний зацепил свой крючок за землю, находившуюся под водой. Несмотря на возражения братьев, Мауи вытащил огромную Рыбу-остров. Эта Рыба стала Северным островом Новой Зеландии, а лодка была высоко поднята волной, превратившейся в гору Хикуранги. Крючок Мауи превратился в изгиб береговой линии залива Хаукс, между полуостровом Махна и мысом Похитителя. Остров, названный Рыбой Мауи (Те-Ика-а-Мауи), напоминает по форме ската: южная оконечность острова — голова рыбы, западная часть (Таранаки) и восточная (Ист-Кейп) — два крыла, или плавника, а узкая полоса, образующая полуостров Северный Окленд, — хвост. Резиденция британского правительства по курьезному совпадению находится в Веллингтоне, то есть на голове рыбы. Старинные названия отдельных местностей до сих пор еще употребляются маорийцами как риторический прием. Поскольку я принадлежу к племени из Таранаки, племя восточного побережья игати-пороу обычно приветствует меня как пришельца с другого плавника рыбы Мауи. Мне приходилось слышать, как членам парламента в виде комплимента говорилось: «Вы пришли с головы Рыбы, оттуда, где сосредоточена вся мудрость». Согласно мифу, Мауи оставил братьев на Рыбе, а сам вернулся домой, чтобы найти жреца для совершения необходимых обрядов над Новой Землей. Братья разрезали Рыбу и во время этой хирургической операции, когда рыба извивалась от боли, возникли холмы и долины. Многие считают, что древнейшим населением Новой Зеландии были потомки братьев Мауи.

Но не говоря уже о том, что весь этот эпизод является мифом, трудно предположить, чтобы древнее население могло произойти от рыболовов, среди которых не было ни одной женщины.
Так же как и на других архипелагах, Мауи приписывается добыча огня из подземного мира и поимка солнца в петлю.
В новозеландской мифологии стремление к бессмертию запечатлено в сказании, отличающемся от приведенного выше туамотуанского мифа о морском слизняке. Мауи, решив уничтожить смерть, стал разыскивать Хине-нуи-те-по (Великую богиню ночи), чтобы убить ее в пещере, где она спала. Он взял себе в спутники птиц и велел им хранить абсолютное молчание, когда он войдет в тело богини, чтобы похитить ее сердце и этим уничтожить причину Смерти. К несчастью, Мауи совершил ошибку, включив в свою свиту мухоловку. Эта птица нигде не может вести себя спокойно, и, когда она увидела Мауи, входящего в тело богини, она захихикала. Богиня проснулась и задушила Мауи. В старой песне поется

Смерть сразила вождей,
Когда мауи был задушен богиней Смерти,
И, увы, так Смерть и осталась в этом мире.

Я не решусь бросить камнем в потомков мухоловки; если бы она не рассмеялась, нам прищлось бы столкнуться с проблемой перенаселения.
Местные историки связывают открытие Новой Зеландии с именем Купе и относят его примерно к середине Х в. Легенда рассказывает о том, как Купе, рассердившись на кальмаров, которые унесли его приманку во время лова рыбы, поклялся убить их вожака, известного под именем Реке-а-Муту-ранги. Он гнался за стаей кальмаров до тех пор, пока не очутился далеко к югу от родного острова и не увидел земли с высокими холмами, окутанными туманом.
Наконец Купе догнал вожака кальмаров в узком проливе между двумя главными островами Новой Зеландии и сразил его. Возвратившись в Центральную Полинезию, рыболов рассказал, что он открыл Землю, населенную одними птицами. Направление, по которому совершались морские плавания в лунном месяце, соответствующем ноябрю — декабрю, проходило немного левее заходящего солнца. Различные предания почти не оставляютсомнения в том, что последующие плавания совершались по путям древних мореходов,— предания, о которых жители Центральной Полинезии передавали из рода в род.
Вскоре после открытия Купе группа его соплеменников, плавая между островами центральной Океании, была отнесена штормом к Новой Зеландии. Так здесь обосновались первые поселенцы, которые мало-помалу превратились в сухопутных жителей (тангата уенуа). С ними были и женщины. Однако культурные растения и домашние животные, которых они, вероятно, захватили с собой, были съедены во время неожиданно затянувшегося путешествия.
В ХII в. один из предков по имени Тои отплыл к югу от Центральной Полинезии в поисках своего внука Уатонга, ладью которого отнесло ветром во время лодочных гонок. Тои добрался до Новой Зеландии и поселился в Уакатане в заливе Изобилия. Уатонга, который благополучно пристал к другому острову Тихого океана, возвратился домой и в свою очередь отправился на поиски деда. Он такжедобрался до Новой Зеландии и нашел там Тои. И Тон и Уатонга, отправляясь на поиски, брали с собой большие запасы пищи. Но с ними не было ни женщин, ни семян растений, которые можно было бы выращивать на новой родине, ни домашних животных. Они выбрали себе жен среди более ранних поселенцев, положив начало смешанным племенам.
В ХIV в., в результате межплеменных войн, на старой родине Гаваики (маорийская форма Гаваи'и), несколько больших лодок отправились по пути, впервые пройденному Купе, с определенным намерением колонизовать землю, лежащую к югу. Большинство путешественников пристало в заливе Изобилия около мыса Беглеца в ноябре или в декабре, когда цветут рождественские деревья (похутукава). Один из вождей, увидев эти деревья, покрытые алыми цветами, снял свой красный головной убор из перьев и бросил его в море со словами: «Цвет вождей Гаваики отброшен ради цвета новой земли, приветствующей нас».
Командиры ладей и их спутники поделили между собой землю на побережье и расселились на некотором расстоянии друг от друга, чтобы избежать раздоров, вынудивших их покинуть родину. Из этих пунктов, как из центров, шло дальнейшее расселение, и по мере того кан семьи разрастались и вступали в соприкосновение с соседями, возникала необходимость в установлении границ. Новые поселенцы враждовали со старыми жителями и с потомками Тои. После многих войн древние поселенцы были ассимилированы многолюдными группами вновь прибывших колонистов. Маорийцы живут племенами, которые ведут свое происхождение и называются в честь предков, чьи ладьи прибыли на Новую Зеландию в ХIV в. Некоторые из вождей утверждают, что свое звание они наследуют от более поздних пришельцев, но право на владение землей получили от первых поселенцев. Исторические предания о древних мореплавателях заслонены рассказами о деяниях позднейших пришельцев, Но чувство гордости за отважных предков, прибывших некогда на Новую Зеландию в своих чудесных ладьях, отражено во многих песнях. Привожу один особенно характерный в этом отношении отрывок:

Смотри, как «Таинуи», «Те Арапа», «матаатуа», «Курахаупо» и «Токомару»—
Все плывут по огромному океану.
Ствол дерева был выдолблен на Гаваики,
И так была построена «Такитуму».

Одну ночь провели на Ракгнпо,
И на заре «Аотеа» отправилась в море.
Вот челны Уенунку,
Чьи имена отдаются в небесах,
Разве можно забыть их славу,
Если они вечно плывут в волнах нашей памяти!

О вера поэта! И в самом деле, разве можем мы их забыть, если только наша кровь не стала такой холодной, что уже не
вскипает более при звуках родных песен? Имена всех семи ладей, перечисленных в этой песне, пользуются широкой известностью среди маорийцев, но и остальным, таким, как «Хороута», следует воздать должную хвалу! Слава ладей зависела от того, попали ли их имена в песню народного певца или сказание историка.
Чтобы довести историю расселения до наших дней, рассмотрим последовательно предания о наиболее известных вождях и их сподвижниках.
Хотуроа, водитель ладьи «Таинуи», готовился отплыть из Гаваики в ночь Оронго, 27-ю ночь лунного месяца, соответствующего октябрю — ноябрю. Старики советовали Хотуроа отложить плавание до следующего месяца, когда пройдут бурные дни таматеа (с 6-й по 9-ю ночь), но Хотуроа гордо ответил им: «Я отправлюсь в путь немедленно и встречу дни таматеа в открытом морем И действительно, мореплаватель, преодолев все штормы и испытания, благополучно подошел к мысу Беглеца. Затем ладья «Таинуи» поплыла к северу, и заливу, известному сейчас как Оклендская бухта, и поднялась вверх по течению Тамаки. Разведчики сообщили, что залив тянется к западу. Тогда ладью «Таинуи» волоком перетащили через водораздел в залив Манакау и по Западному морю поплыли на юг к Кауиа. Потомки мореплавателей с ладьи «Таинуи» расселились на территории, протянувшейся от Манакау до реки Мокау иа юге, а остальные переселенцы продвинулись на восток до Темзы.
Один из вождей Гаваики по имени Тама-те-капуа и его младший брат похищали по ночам плоды с дерева, которое росло за домом главного вождя Уенуку. Когда преступники были обнаружены, Тама-те-капуа со своей семьей был вынужден покинуть Гаваики. Он отплыл на ладье «Арава» в страну густых туманов, лежавшую на юге. Однако фруктовое дерево попоро, упоминаемое в легенде, представляет собой одну из разновидностей Solanum, встречающуюся в Новой Зеландии, и плоды его не съедобны. Противоречие устраняет древняя погребальная песнь, сохранившая подлинное название дерева:

Священное дерево Гаваики,
Которое росло в отдаленном уголке
Великого Таити,—
Куру,
Вот то дерево, под сенью которого
Стоял дом Уенуку.

Очевидно, маорийцы при передаче широко распространенных преданий заменили название плодового дерева «куру» местным «попоро», так как никто из маорийцев не мог объяснить, что такое куру. В Центральной Полинезии, однако, слово куру и его диалектические варианты означают хлебное дерево. Плоды хлебного дерева, которое не растет в Новой Зеландии, представляют основную пищу жителей Центральной Полинезии.
Тама-те-капуа, отправляясь в странствие, похитил ученого жреца Нгаторои-ранги, и, плывя по его указаниям, ладья «Арава» достигла мыса Беглеца в Новой Зеландии. Обогнув этот мыс, путешественники высадились в Макету и проникли в глубь острова. Племена, населяющие побережье и район Роторуа с его более теплым климатом, ведут свое происхождение от Тама-тека-пуа, а потомки тех, которые проникли дальше, к озеру Таупо, считают своим предком Нгаторои-ранги. Племена потомков экипажа ладьи «Арава» утверждают, что покрытый резьбой нос этой ладьи покоится в Макету, а кусок кормы превратился в гору Тонгариро.
Ладья «Матаатуа», которую вел мореплаватель Тороа, прошла из залива Изобилия вверх по реке. Измученный экипаж вытащил лодку па берег и рассеялся по острову, чтобы осмотреть новую землю. На берегу осталась только больная дочь Тороа, она прилегла неподалеку от извлеченной из воды ладьи. Когда отлив стал уносить лодку, дочь вождя воскликнула «Я должна вести себя, как подобает мужчине». Напрягая последние силы, девушка не позволила волнам похитить ладью. В память о том эпизоде река была названа Уакатане (Вести себя, как подобает мужчине). Постепенно спутники Тароа расселились вдоль побережья до того самого места у мыса Беглеца, где когда-то пристала их лодка, и, продвигаясь в глубь острова, заселили страну Уревера. Ладья «Курахаупо» под командой нескольких вождей продвинулась на север; прибывшие на ней поселенцы заняли не только северную часть Окленда, но также Таранаки и район между Вангануи и озером Хороуенуа.Ладья «Токомару» привезла моих предков, которые оставили Гаваики из-за постоянных войн. По одному из вариантов предания, она совершила плавание под водительством Манана.
Однако в другой старой песне говорится, что ладья «Токомару» принадлежала Уата, капитаном ее был Тама-арики, а штурманом — жрец Ракеиора. Ладья достигла мыса Беглеца, обогнула Северный мыс и пристала к берегу реки Мохакагино в северной части Таранаки. На берегу реки был выстроен общественный дом «Марае-ротухиа».
Расселение шло на территории, протянувшейся от реки Мокау на севере до границы Онуку-таипаре, проходящей в нескольких километрах ог того места, где теперь расположен Нью-Плимут.
На юге владения потомков поселенцев с ладьи «Токомару» граничили с территорией племени, предки которого прибыли на ладье «Курахаупо» и заимствовали свое племенное имя таранаки от маорийского названия горы Эгмонт. Поселенцы с «Токомару» объединились в конфедерацию племен под названием Ати-ава, в которую вошли два племени моих предков — игати-мутунга и нгати-тама Поселенцы, прибывшие на ладье «Такитуму» и возглавляемые Таматеа, заселили восточное побережье Северного острова от Гисборна до Веллингтона. Некоторые из них пересекли пролив Кука и поселились на Южном острове.
Мореплаватели с ладьи «Хороута» заселили восточное побережье от мыса Беглеца до Гисборна. Главное племя нгати-пороу получило название по имени предка Пороу-ранги, а племя нга-тнтаху с 10жного острова ведет свое начало от Таху, младшего брата Пороу-ранги.
Ладья «Аотеа» пришла с острова Гаваики, известного теперь своим обитателям как Ра'матеа, а маорийцам, в языке которых сохранился звук «ng», как Рангиатеа. Племена аотеа гордятся своей прежней родиной, что нашло отражение в поговорке: «Мы никогда не погибнем, ибо мы взошли из семян, посеянных Рангиатеа». «Аотеа» отплыла в неблагоприятное время года, и ее отнесло к Кермадекским островам, которые назывались некогда Рангитахуа. В настоящее время Кермадекские острова необитаемы, но найденные на них поломанные тесла и метательные камни свидетельствуют о том, что некогда они посещались полинезийцами. «Аотеа», по всей вероятности, пристала к Кермадекским островам в марте, когда дерево карака (Carynocarpus laevigata) покрьшается золотистыми ягодами, ибо, по преданию, на этой ладье дерево было завезено в Новую Зеландию. Истощенная команда ладьи «Аотеа», насладившись спелыми ягодами, всроятно, захватила их с собой в Новую Зеландию, но оказалось, что это дерево уже произрастает и в Новой Зеландии. Ладья пристала к берегу в небольшой бухте на западном побережье Северного острова, названной в честь ладьи Аотеа. Прибывшие отправились на юг по течению реки Патеа, а позднее их потомки распространились и на север, образовав племя нгати-руануи. Жители южной территории составили племя побережья ига-рауру. Плавание «Аотеа» воспевается в «Песне гребцов ладьи «Аотеа», где приводится имя вождя, а также названия ладьи и рулевого весла:

Аотеа — имя ладьи,
Тури — имя вождя,
Те-Року-о-аоти — имя весла.
Взгляни на мое весло!
Его кладут у борта ладьи,
У самого борта ладьи,
Вот оно поднято кверху — весло!
Готовое погрузиться в воду — весло!
И вот мы рванулись вперед,
Взгляни на мое весло — Те-року-о-уйти!
Оио трепещет, как крыло птицы,—
Мое весло.
Ах, как оно стремительно взлетает и опускается!
Быстро погружается в воду и отбрасывает ее назад!
Шумный всплеск! Вскипает волна за кормой,
Запенился белый след за ладьей,
И брызги летят с весла!

Мореплаватели ХIV в., заселяя новые места, вероятно, привезли с собой из Центральной Полинезии семенf всевозможных культурных растений. Однако они прибыли в более холодные страны, где кокосовые орехи, плоды хлебного дерева и бананы не вызревали. Направляясь на юг, переселенцы, вероятно, учли вредное влияние, которое может оказать холод на семена растений. В одной из легенд об «Аотеа» упоминается, что Ронгоронго, жена Тури, хранила клубни сладкого картофеля в двойном поясе, который она носила вокруг талии, чтобы согревать их теплом своего тела. Поэтому сладкий картофель получил почетное назнание «Пояс Ронгоронго».Хотя сладкий картофель, таро, ямс и тыква прижились на новой земле, они давали здесь только один урожай в год. Почву приходилось ежегодно тщательно обрабатывать. Хранилища начали устраивать в ямах или в полуподземных помещениях, засыпанных сверху землей. Таких хранилищ нет в Центральной Полинезии, где в них не ощущалось необходимости благодаря жаркому климату, позволявшему собирать многократный урожай. Сладкий картофель оказался в новых условиях самой урожайной из всех завезенных культур, и его большое хозяйственное значение вызвало к жизни новый обряд, совершавшийся во время посадки картофеля. Новый бог, способствующий урожаю сладкого картофеля, был введен в маорийский пантеон, и его изображения высекались из камня. Обычная копалка была.
усовершенствована: к ней стали привязывать резную подножку, а рукоятку начали покрывать резьбой. Для выделки лубяной одежды была завезена бумажная шелковица. Однако это растение не прижилось в Новой Зеландии, да и лубяная одежда не годилась в условиях более холодного климата. Потребность в теплой одежде привела к испробованию новой техники плетения ткани, напоминавшей плетение рыболовных снастей, во с применением нового материала — волокна, обнаруженного в местном льне. Плащи и накидки выделывались из внешней оболочки льняных стеблей, и вода стекала по ним как по кровельной дранке. Изобретательный женский ум и умелые руки внесли ряд усовершенствований, в результате которых появились разнообразные одеяния. В качестве народной одежды сохранились древние соломенные плащи, но для племенной знати начали изготовлять платья с отделкой из выкрашенных шнуров, перьев и разноцветной тесьмы. Женщины изобрели способ ручного тканья и тем самым проложили дорожку, которая уводила переселенцев все дальше и дальше от искусства и ремесел их тропической родины.
Нужно впитать в себя культуру тропической Полинезии, чтобы до конца понять, чего лишились первые маорийские переселенцы и что они приобрели на своей новой родине. Они не только лишились некоторых продовольственных культур, которые обеспечивали обильные урожаи на тропических островах, но и почему-то не захватили с собой свиней и домашней птицы, если только не считать, что животные погибли по пути. Из трех видов домашних животных, распространенных в Полинезии, только собака попала в Новую Зеландию. Полинезийское слово «моа», означавшее домашнюю птицу, послужило здесь именем большой бескрылой птице, ныне вымершей. Леса Новой Зеландии изобиловали пернатыми, в связи с чем были изобретены новые способы ловли птиц и их приручения. Корыта с водой для приманки, резной силок, копье из заостренной кости для метания в птиц, голубятни — все эти местные изобретения неизвестны в других частях Полинезии. Реки, озера, побережье, рифы и море стали источниками продовольствия и с лихвой возместили отсутствие культурных съедобных растений, которые не могли прижиться в условиях более холодного климата.
Более всего поразили переселенцев местные леса: нигде в Полинезии не встречали они деревьев таких размеров. С тре-петом взирали строители лодок на огромные стволы тотара и сосны каури. Я как будто вижу, как они совершали ритуальный обряд в честь Тане и с восторгом обнимали стволы великолепных деревьев. Геологи-практики, они, вероятно, до тех пор продолжали раскалывать и испытывать камни, пока не нашли месторождения базальта, где и устроили каменоломни, чтобы добывать материал для тесел.
Вооруженные большими и тяжелыми теслами, маорийцы валили лесных гигантов и изготовляли из них долбленые корпуса лодок. Долбленые челноки благодаря гигантским размерам деревьев получались такими широкими, что они, подобно ладьям, не нуждались в дополнительной опоре, и поселенцы перестали прибегать к балансиру.
Маорийцам пришлось приспособить к климату Новой Зеландии и архитектуру своих жилищ. Здесь нужна была защита от холодных ветров, и примитивные строения тропической Полинезии оказались непригодными в новых условиях. Чтобы утеплить дома, маорийцы опустили пол ниже уровня земли и стали строить стены из толстых соломенных пластов. При сооружении больших общинных домов вместо обычных круглых столбов стали применять обтесанный строевой лес. В Центральной Полинезии художественный вкус строителей проявлялся в плетеных узорах. В Новой Зеландии маорийские ремесленники начали вырезать на главных опорных столбах и на стенных столбах условные изображения человеческих фигур. Обладая чувством симметрии, они покрывали верхние деревянные части стропил и конек раскрашенной плоской резьбой, чем достигали ритма в рисунке. Декоративные украшения маорийских общественных домов — результат развития местной архитектуры, для которого первоначальным толчком послужил холод. В добавление к богатым запасам базальта Новая Зеландия одарила переселенцев жадеитом (нефритом). Он встречался в виде гальки в реках западного побережья Южного острова, который поэтому и назвали Те Ваи-поу-наму (Вода, содержащая жадеит). Из жадеита делались украшения и короткие военные палицы, передававшиеся по наследству как драгоценность.
Однако самыми замечательными изделиями из этого материала были резцы и тесла с острыми, словно стальными, лезвиями.
Дерево тотара давало прочную, но мягкую древесину. Располагая хорошим строевым материалом и превосходными орудиями, маорийские резчики превратили ремесло в искусство, равного которому не было не только в Полинезии, но и на всем Тихом океане.
Специалисты, изучавшие маорийское искусство, находились под сильным влиянием теории о том, что его тематика зародилась еще где-то на отдельных этапах пути, пройденного переселенцами столетия тому назад. При этом недостаточно учитывали, что отсутствие дерева и камня на промежуточных островах, могло прервать древние мотивы и вызвать развитие новых.
Воспоминания о древнем искусстве должны были изгладиться из памяти переселенцев за тот долгий период, пока они пребывали на коралловых атоллах Микронезии. Очевидно также, что в тот период, когда происходило расселение из Центральной Полинезии, искусство резьбы по дереву стояло там еще на низком уровне; в противном случае мотивы рисунков, подобно мифам, легендам, религии и социальной организации, распрострашились бы на различных островах. Единственный мотив, занесенный маорийцами с Гаваики, — это, кажется, человеческая фигура со скрещенными ногами и руками, сложенными на животе.
Много предположений по поводу своего происхождения вызвала фигура «манаиа», которая в профиль напоминает человека с птичьей головой. На острове Пасхи изображение человека-птицы навеяно черной морской ласточкой. На Соломоновых островах тема птицы с сомкнутым клювом, образующим витой узор, была продиктована изображением сокола на носу корабля.
На Новой Зеландии не сохранилось мифа, который помог бы установить, какую птицу изображает «манаиа». Я считаю, что в трудах Арчи, директора Оклендского музея, убедительно доказано, каким образом маорийцы придавали птичий облик своим изображениям. Это достигалось тем, что половина человеческой головы, включая и среднюю часть верхней губы, непомерно удлинялась резчиками. Таким образом, «манаиа» ведет свое происхождение вовсе не от птицы, а от человека. Арчи привел также доказательства в пользу теории о местном происхождении двойных спиралей, играющих в маорийском орнаменте выдающуюся роль. Развитие резных узоров оказало влияние и на форму татуировки: вместо прямых линий, свойствснных татуировке Центральной Полинезии, здесь распространялись изогнутые линии. В Новой Зеландии даже верховные вожди не считали унизительным для себя работать молотком и резцом.
Представьте себе древнего мастера перед большим куском дерева, на котором он высек своим каменным теслом человеческую фигуру. В левой руке он держит резец из жадеита, а в правой— молоток из китовой кости. Разве удивительно, что при таком материале и с такими орудиями мастер мог выполнить работу, о которой не смел мечтать на своей старой родине?
Племена сложили сказания о войнах и сохранили воспоминания о военных подвигах. Победы чередовались с поражениями, но каждое племя стремилось выправить счет в свою пользу.
Не было больше ни кокосовых пальм, ни хлебных деревьев, которые нужно было сторожить, живя в рощах, а для обороны от воинственных соседей безопаснее было селиться деревнями.
Однако селения на открытой низине чаще подвергались нападению, поэтому маорийские строители предпочитали холмы или другие возвышенности, где сама природа помогала обороне.
Большинство полинезийцев, поселившихся на вулканических островах, отступали для обороны в заранее намеченные и созданные природой убежища, куда трудно было забраться. Жители островов Тонга, где нет холмов, копали вокруг укрепленных деревень рвы и воздвигали изгороди. Островитяне Рапы террасировали горные вершины, господствующие над местностью, и превращали их в крепости. Маорийцы, со своей стороны, использовали для обороны и террасы, и рвы, и частоколы, причем онн постоянно жили в своих крепостях. В смутные времена на наблюдательных вышках выставлялись дозоры.
Ночью часовые несколько раз громко объявляли тревогу не столько для того, чтобы повысить бдительность своих воинов, сколько для предупреждения неприятеля о том, что крепость и ночью находится в состоянии боевой готовности. В кратком и загадочном тексте боевой тревоги можно, однако, обнаружить образы, навеянные окружающей природой. Ниже приводится текст боевой тревоги крепости, выстроенной на скалистом выступе побережья Кауиа:

О воины крепости, поднимайтесь,
Иначе вы погибнете!
Высоко, высоко громовой прибой
Звучит на скалах Харихари,
А внизу стонущее море
Напевает у побережья Мокеу.
Но я здесь, на страже,
Стерегу, высматриваю, пронизываю даль взором,
Подобно тому, как на зазубренных скалах
Сидит морской ястреб
И высматривает свою добычу.
Скоро солнце
Поднимется, пылая, над миром.

Скалы Харихари, к северу от крепости, выдавались в море и принимали на себя всю силу ударов морских бурунов. Треск и грохот воспроизводили звуки войны: возгласы сражающихся предводителей и душераздирающие вопли раненых и умирающих. К югу в изгибе береговой линии образовалась защищенная бухта с песчаным дном, куда впадала река Мокау. Однако и в спокойной бухте бесконечные стоны волн, разбивающихся о песок, напоминали причитания женщин, которые оплакивали убитых. Последние две строки тревоги — это мольба и пожелание. Нападения чаще всего совершались на заре, когда было уже достаточно светло, чтобы можно было разглядеть стены крепости. С восходом солнца заканчивалось бдение часового и начинался мирный день.
В укрепленных деревнях Новой Зеландии пришлось отступить от традиционной архитектуры храмов, принятой на Гаваики. Священная приподнятая платформа «аху» переместилась с открытой площадки марае в иное место, расположенное вне крепости. В уединенной роще жрец обычно воздвигал каменную колонну или деревянный столб и там, вместе с несколькими помощниками, испрашивал совета у своих богов. Число лиц, присутствовавших при этой церемонии, было очень ограничено; платформа «аху» сократилась до святилища, часто представлявшего собой простую скалу, за которой, однако, сохранялось древнее название «аху» в маорийской форме «ту-ахуж Площадка марае превратилась в деревне в место сборищ племени. Платформу «аху» заменил дом, покрытый резьбой, который служил для собраний и для приема гостей. Такой дом обычно назывался по имени какого-нибудь предка. Это должно было означать, что жители, собираясь в его стенах, как бы соединялись в лоне предка. Площадка передобщественным домом в крупных деревнях также получала особое имя и была центром общественной жизни. Там происходил прием посетителей, проводились все важные церемонии, воздавйлись последние торжественные почести мертвым. Обряды начинались на марае днем, а вечером они продолжались в доме племенных собраний, Как и на Туамоту, где большие прямые столбы из известняка, расположенные на храмовой площадке марае, назывались именами предков, также и в маорийском общественном доме имена предков присваивались большим стенным столбам, вырезанным в форме человеческих фигур.
В Центральной и Восточной Полинезии после обращения населения в христианство марае были разрушены и покинуты, потому что они служили как для отправления культовых обрядов, так и для светских церемоний. В Новой Зеландии марае все еще являются центрами общественной жизни. В наши дни, несмотря на разрушение племенного быта, ибо маорийское население занимается теперь сельским хозяйством и разведением молочного скота, — дом для собраний, или
марае остается племенным центром. Здесь собирается рассеившесся племя, чтобы приветствовать гостей, оплакивать мертвых и обсуждать различные дела племени. Пусть же марае продолжает существовать, ибо, как только они будут покинуты, маорийское племя потеряет свою индивидуальность. Племена, которые происходили от мореплавателей, прибывших на различных лодках, вероятно, еще сохраняли в течение некоторого времени различия в культуре, свойственные разным островам Центральной Полинезии. Однако постепенно мореходы Тихого океана, поселившиеся в Новой Зеландии, стали сухопутным народом. По мере того как развивались местные традиции, навсегда отрезались морские пути в Гаваики. Но память о прошлой жизни долго сохранялась в словах приветствий, с которыми обращались в прежние времена к гостям, приходившим пешком, и еще поныне звучит в обращениях к посетителям, хотя бы приезжающим на автомобилях:

Подтягивай сюда ладью!
Тащи сюда ладью!
К пристани — ладью!
К тому месту, где она отдохнет!
Добро пожаловать, трижды добро пожаловать!


Проводив маорийскую ветвь полинезийцев до страны высоких туманов и указав на некоторые проблемы, которые они сумели разрешить, предоставим теперь их потомкам работать над созданием своего будущего в твердом убеждении, что благодаря запасу жизненных сил и уму, унаследованным ими от предков каменного века, они смогут устоять в изменяющемся мире. Прощаюсь со страной, где я родился, словами старинной погребальной песни:

Увы, тяжкая скорбь гложет меня

По погибшей ладье, по потерянноыу другу.

Мое драгоценное перо цапли выброшено на берег океана,
И молния, сверкая в небесах,
Приветствует мертвеца.
Где же сила в этом мире, если ты ушел

Скользкою тропой в царство смерти.
Одиноко высится вдали гора Вакааху,

Ибо ты ушел, опора твоего народа.
Улетела певучая птица моя, которая пела о древнем знании.
Корабль «Таннуи», лодка «Аотеэ»,
Оплакиваемая потоками женских слез.
Прекрасное тело твое лежит, покрытое плащом из собачьих шкур,
Но дух твой ушел, подобно облаку, плывущему по небу.
Хорошо тебе, лежащему иа торжественно убранном похоронном ложе вождей.
О, мой драгоценный зеленый нефрит, Эмблема ушедших воинов!
Дракон вышел из скалы-крепости
И спит в доме смерти.

ПРИМЕЧАНИЕ. История Новой Зеландии за последние 150 лет полна глубокого драматизма. Первым из европейцев побывал в Новой Зеландии голландец Тасман (в 1643 г.). С конца XVIII в. Новую Зеландию начинают посещать суда европейских торговцев, и там появляются первые поселенцы— англичане. Европейские, главным образом английские, торговцы беззастенчиво обирали и этих поселенцев и туземцев маори. Они снабжали маорийских вождей огнестрельным оружием, и это вело к обострению межплеменных войн. Усиливалась также враждебность между маори и колонистами, которых становилось нсе больше и больше. Поселенцы обманом занимали земли, подкупая отдельных вождей. В 1840 г. британские власти подписали с маорийскими представителями особое соглашение («Договор в Ваитанги»), в котором туземцам гарантировалась неприкосновенность их земель, а они в свою очередь признавали суверенитет британской короны. Но этот договор был цинично нарушен английскими властями, которые начали еще более бесцеремонно отбирать землю у маори. Последние ответили вооруженным сопротивлением. Начались кровопролитные «маорийские войны» (в 1843 — 1872 гг.). Храбрые маори мужественно защищали свою землю от захватчиков. Война кончилась поражением маори. Но победители-англичане вынуждены были пойти на некоторые уступки и вновь торжественно гарантировали сохранение за туземцами тех земель, которые у них фактически остались. Однако расхищение земли маори продолжается и поныне. В настоящее время маори составляют лишь небольшую часть населения Новой Зеландии.

ГЛАВА ХХ

ОСНОВАНИЕ ТРЕУГОЛЬНИКА

Восьмой и последний путь от центрального Гаваи'и ведет нас на запад к заходящему солнцу, к большим группам островов Самоа и Тонга, которые расположены в середине основания Полинезийско-го треугольника. Эти два архипелага благодаря своей величине и многочисленному населению оказывают господствующее влияние на культуру Западной Полинезии. Здесь развились местные особенности, резко отличающие Самоа и Тонга от островов, лежащих на семи путях, которыми мы до сих пор занимались. Самоа и Тонга рассматривались многими учеными как культурный центр Полинезии или ее ядро. Однако ни по своему географическому положению, ни по своему культурному влиянию они не оправдывают этой теории. Их роль как культурного центра ограничивается Западной Полинезией. Западная область Полинезии включает также атолловый архипелаг Токелау и атолл Пукапу ка, расположенные соответственно к востоку и к северо-востоку от Самоа. К востоку от Тонга находится Ниуе, или остров Савидж (Дикий), на котором я однажды провел 6 месяцев, работая в качестве военного врача.
Мирные и трудолюбивые жители Ниуе решительно возражают против того, чтобы их остров называли Диким островом только потому, что какой-то предок бросил копье в капитана Джемса Кука. Копье, как известно, пролетело мимо, — и непонятно, почему из-за одного неловкого метателя копья должны быть навек заклеймены его потомки. Между Тонга и Самоа находятся острова Ниуатобутабу (остров Кеппеля) и Ниуафу, колонизованные с Тонга. Ниуафу широко известен под именем острова Жестяной банки. Это название произошло от применявшегося здесь некогда способа переправлять почту на берег с проходящих мимо пароходов в запечатанной банке из-под керосина. Жестянка олицетворяла западную цивилизацию, а пловец, доставлявший почту на берег, пробиваясь через кишащие акулами воды, был полинезийцем. К западу и к северу от Самоа расположены вулканические острова Футуна, Алофи, Увеа и атоллы островов Эллис. Еще далее к западу, в Меланезии, находится несколько островов, по которым, как уже упоминалось, проходит граница распространения полинезийского языка.
Вулканические острова Самоа делятся на две группы: Западное, или Британское, Самоа управляется по мандату Лиги Наций (во времена Те Ранги Хироа – ред.), а Восточное, или Американское, Самоа находится во владении Соединенных Штатов. Западное Самоа включает в себя большие острова Уполу и Саваи'и и небольшие острова в проливах между
ними — Маноно и Аполима. Восточные острова включают Большой остров Тутуила с лежащим несколько поодаль Ауну'у и архипелаг Ману'а с островами Офу, Олосега и Тау. Тау, самый большой и самый восточный остров в архипелаге Мануа, поднимается до высоты в 3000 футов. Когда в легендах упоминается Мануа, то подразумевается Тау.
Свою первую исследовательскую работу в полевых условиях для музея Бишопа я провел в 1927 г. на островах Тутуила и Ауну'у. После того как мои коллеги возвратились в Гонолулу, я посетил острова Ману'а, Уполу и Саваи'и, сосредоточив свое внимание на изучение материальной культуры. Социальной организации Мануа посвящена работа Маргарет Мид, опубликованная музеем Бишопа.
Прежде чем приступить к изложению мифологии, следует сказать несколько слов о самоанском диалекте. Звук «k» вытеснен в нем гортанным взрывным звуком, который в письме передается апострофом, согласный «g» заменяет звук «ng», а «s»и «f» произносятся вместо h» других диалектов.. Что касается взаимозаменяемых согласных, то «v» и «l» употребляются вместо «w» и r».
Самоанская космогония начинается с Леаи (Ничто), которое соответствует новозеландской Коре (Пустоте). За ним следуют олицетворения скал, ветра, облаков и неба, и, наконец, появляется Тагалоа. Тагалоа-лаги (Тагалоа с небес) обитал в пространстве, не зная, как и откуда он произошел. Бог сбросил вниз камни, которые превратились в различные острова Самоанского архипелага. Прежде чем образовалась суша, он послал вниз свою дочь в образе бекаса (тули), но она не смогла найти себе пристанища. По приказанию Тагалоа она еще несколько раз опускалась вниз и последовательно сообщала о брызгах, волнении моря, земле, поднимающейся надего поверхностью, и, наконец, о появлении суши, на которую она смогла опуститься.
Затем дочь сообщила отцу, что поверхность суши увеличилась и что на ней выросла виноградная лоза. Если бы она захватила с собой виноградную ветку, то сходство с голубем, которого Ной посылал на разведку из своего ковчега, было бы еще более поразительным. Виноград увядал, гнил и закишел личинками и червями, от которых затем произошли мужчины и женщины. Некоторые мифы сообщают, что зто превращение червей в людей совершалось на Ману'а.
Под влиянием мифологии и местных преданий жители островов Самоа считают себя настоящими автохтонами. На церемонии кава в Тау местный вождь приветствовал меня напыщенной речью, соответствующей его сану. В своей ответной речи я упомянул об общем происхождении полинезийцев, предки которых прибыли из Азии, и о тех замечательных плаваниях по океану, которые совершили наши предки, заселяя Полинезию.
Вождь ответил: «Мы благодарим вас за вашу интересную речь. Может быть, полинезийцы и пришли из Азии, но само-
анцы — нет. Мы происходим из Самоа». Он гордо окинул взглядом присутствующих, уверенный в своей непогрешимости, и ученые соплеменники выразили ему свое одобрение. Тогда, защищая свою точку зрения, я стал фундаменталистом и сказал: «Та хорошая книга, которую, как я видел, вы трижды по воскресеньям носите в церковь, говорит, что первыми прародителями человеческого рода были Адам и Ева, сотворенные в райском саду».
Нисколько не смутившись, вождь-оратор возразил: «Все это так, но самоанцы были сотворены здесь, в Ману'а». Тогда слегка раздраженный я ответил: «Ах, в таком случае я, должно быть, нахожусь в райском саду». Молчание, которое последовало за этими словами, я принял за знак согласия.
Однако возвратимся к Тагалоа. Он выступает в мифологии под разными именами: Тагалоа-с небес, Тагалоа-творец человека, Тагалоа-последователь и Тагалоа-населяющий земли.
В этой последовательности явно отражается традиционная полинезийская форма исторического повествования, обрастающая вымыслами и превращающаяся в миф. Тагалоа или потомок Тагалоа появился из-за далекого горизонта, который метафорически назывался у древних сказителей небесами (лаги), с целью открытия новых стран и поселился на островах Самоа.
Впервые он сошел на землю на острове Тау (из архипелага Ману'а), где столкнулся с более ранними переселенцами. Род вождей Самоа произошел от Тагалоа, а историки этих вождей украли славу первых поселенцев, превратив их в низменных потомков червей. С течением времени мореплаватель превратился в бога, сошедшего с небес, а самоанцы уверились, что они сотворены на Самоа'.
Согласно мифологической трактовке истории заселения, первый дом вождя был построен на Тау и назван «Фале-ула». Благодаря тому, что семья Тагалоа впервые поселилась на Ману'а, эти маленькие острова пользуются почетом, не соответствующим ни их размерам, ни численности населения. Туи Ману'а, или главный вождь Ману'а, первенствовал среди многих вождей, управлявших более обширными территориями. Ничто так не раздражает жителей более крупного острова Тутуила, чем напоминание о мануанском мифе, согласно которому Тагалоа создал их остров позднее, чтобы облегчить переправу с Ману'а к Западным островам.
Переходя к Западному Самоа, мы узнаем, что потомок семьи Тагалоа, по имени Пили, обосновался в Уполу. Пили, по-видимому, обладал большой властью, потому что он разделил Уполу на три области, которые раздал своим трем сыновьям. Эти области названы именами трех сыновей Пили. Западную часть острова и копье он дал Аиа, среднюю часть и махалку от мух — Сага, а восточную часть и мотыгу — Туа. Копье олицетворяло войну, махалка от мух — ораторское искусство, а мотыга — садоводство. В своем последнем обращении к сыновьям Пили заявил: «Если вы захотите сражаться — сражайтесь, если захотите говорить — говорите, а когда вы захотите работать — работайте». Судя по родословным, Пили жил около тысячного года нашей эры, однако человек начал трудиться на Самоа значительно раньше этой сомнительной даты.
Самоанские мифы содержат несколько рассказов о герое Мауи. Мы встречаем его под именем Мауи-ти'ити'и-а-талага,
в котором узнаем новозеландское прозвище Мауи. На Самоа, однако, Талага является отцом героя, в то время как на Новой Зеландии Талага — его мать. Мауи и здесь приписывается похищение огня у Мафуи'е из подземного мира, но его подвиги, связанные с вылавливанием островов, заменены деятельностью бога Тагалоа, который сбрасывал с неба камни. Обращаясь к преданиям, мы обнаруживаем отсутствие рассказов о дальних морских плаваниях. Перси Смит считал, что полинезийцы достигли Самоа около 450 г. нашей эры. Однако когда бы это ни произошло, самоанцы заселили свои острова так давно, что, подобно таитянам, забыли предания о первых предках, высадившихся с кораблей. Теория происхождения первых поселенцев от червей — миф, заменивший забытую историю.
Предания о странствиях в ладьях заменили легенды о прославленных пловцах. Одна из них повествует о предке по имени Уи, проплывшемот группы Токелау до Тау — расстояние, превышающее 300 миль. Мне показали даже скалу, в которую якобы превратилось его окаменевшее тело. Согласно другой легенде, две женщины Таема и Тилафаига вернулись с Фиджи на Самоа вплавь. На островах Фиджи они познакомились с обычаем татуироваиия женщин, а не мужчин, как на Самоа. Но вследствие долгого пребывания в море они ступили на берег Самоа, дрожа от холода и стуча зубами, и перепутали сообщение, придав ему обратный смысл:

Когда вырастает мужчина, татуируйте его,
Когда вырастает женщина, пусть она рожает детей.

Прежде чем покинуть мир мифов и легенд, обратимся па юг к островам Тонга. Острова Тонга состоят из трех групп. Вавау на севере, Тонгатабу — на юге и Хаапаи — между ними. На острове Вавау возвышаются лесистые холмы, достигающие 500 — 600 футов, и имеется гавань, защищенная со всех сторон сушей и усеянная островгйами. Хаапаи состоит из нескольких низменных островов, из которых наиболее крупный Лифука. К западу от Хаапаи расположены вулканические конусообразные острова Као и Тофуа. Тонгатабу, местопребывание правительства, — низменный остров, тогда как Эуа возвышается на 1000 футов над уровнем моря.
В 1912 г. мы с женой проезжали острова Тонга, направляясь в Ниуе. В Тонгатабу премьер-министр Туи Вакано повел меня на прием к королю Георгу Тубоу. Это был человек ростом в б футов 8 дюймов; он представлял собой величественный тип полинезийского верховного вождя. На Вавау я встретил Туги, правителя острова, ставшего позднее премьер-министром и мужем королевы Салоте, которая наследовала своему отцу.
У меня было мало времени, и я смог лишь поверхностно познакомиться с условиями жизни на острове Тонга. В тонганском диалекте сохранились согласные «k» и «h», которые выпали из самоанского диалекта; в некоторых словах встречается звук «s», а в некоторых словах «h» употребляется вместо «р», например в слове «табу». Буква «j» употребляется для обозначения звука «ch» перед некоторыми гласными.
Тонганская мифология противоречива, и чтобы дать о ней представление, я произвольно отобрал несколько мифов. Откинув космогонию, обратимся к происхождению островов; здесь мы встречаемся снова с семьей Мауи, состоящей из деда, сына и внука, носящих имена Мауи-мотуа, Мауи-аталага и Мауи-ки-сикиси. Все они прибыли на остров Манука (Ману'а) с архипелага Самоа, чтобы попросить магический крючок у Тонга--вылавливателя островов. Тонга в этом мифе заменяет Тагалоа. Хотя Тонга не хотел расстаться со своим магическим крючком, он не мог, однако, нарушить обычай, согласно которому посетителям разрешалось осмотреть его крючки и выбрать один в качестве подарка. Все крючки были сделаны из перламутра, однако магический крючок, тусклый и плохо отполированный, был самым непривлекательным на вид. Тонга разложил всю свою коллекцию, в уверенности, что Мауи-кисикиси ошибется в выборе крючка. Однако Мауи-кисикиси отличался хитростью, которая, как мы убедились, приписывается ему всеми полинезийскими мифами. Мауи стал ухаживать за легкомысленной женой Тонга, и она рассказала ему по секрету, как отличить магический крючок, за что этой женщине присвоено имя Шепот-в Мануке. Мауи безошибочно выбрал нужный крючок и с дедом, отцом и женой Тонга отправился в морское плавание. При помощи магического крючка он выудил острова, образующие архипелаг Тонга. Этот эпизод изложен в мифе следующими стихами:

Ладья, пришедшая с Манука,

Управлялась командой богов:

Мауи-аталаг, Мауи-мотуа

И мудрым Мауи-кисикиси.
Он привез женщину,
Известную под именем Шепот-в Мануке.
Он привез чудесный крючок.
Он явился и вытащил острова на поверхность.
Так Тонга и Эуа были дарованы людям.


Согласно другим мифам, Мауи выудил также острова Хаапаи, Вавау и Ниуе. Он ступил на них и, разравняв почву ногами, создал плодородные для сельского хозяйства земли.
Другая теория сотворения некоторых островов следует самоанскойтрадиции, но бог Хикулео заменяет в ней Тагалоа, Хикулео обитал на западе Пулоту, но, по-видимому, посетил и более северные острова архипелага Тонга, ибо вулканические острова Као и Тафуа были созданы, согласно мифу, нз «земных камней», сброшенных вниз Хикулео. По мифам Вавау, этот остров был выужен Тагалоа-лаги.
Древний миф повествует, что небеса состояли из 10 ярусов. Однако первое небо было расположено так низко, что оно казалось конца палки, с помощью которой Мауи-мотуа раскладывал нагретые камни своей печи. Раздраженный слишком низким потолком, Мауи-мотуа уперся обуглившимся концом палки в небо и оттолкнул его выше. Обугленный конец палки оставил следы на небе. Этот миф представляет западный вариант сказания о Ру - подпирателе неба.
Легенды о первых людях на островах Тонга повторяют самоанскую версию о местном происхождении от червей, которые расплодились в гниющей виноградной лозе. Потомками червей были Кохаи (Кто), Коау (Я) и Момо (Крошка) — имена, которые свидетельствуют о попытках человеческого ума отыскать первоначало. Кохаи стал первым королем островов Тонга. Как и на Самоа, здесь позднее выступает на сцену семья Тагалоа. Тагалоа Эитуматупуа, обитатель высших сфер, проявил интерес к земным делам. Он спустился на землю по железному дереву, корни которого находились в лагуне атолла Тон-гатабу, а ветви упирались в небо. Тагалоа увидел женщину Илахеву, удившуго поблизости рыбу, и взял ее себе в наложницы, как это обычно делают боги с человеческими дочерьми.
Подошел срок, и у Илахевы родился мальчик, которого Тагалоа назвал Ахоеиту («День озарился»).
Когда мальчик Ахоеиту вырос, он спросил у матери, кто его отец и где он живет? Следуя указаниям матери, он поднялся на небо по железному дереву и увидел на холме своего отца, занимающегося ловлей диких голубей. Произошло обоюдное признание, и немедленно вслед за этим родитель взял к себе сына.
Ахоеиту был убит своим ревнивым сводным братом, сыном богини. Однако Тагалоа возродил сына к жизни и послал обратно на землю управлять островами Тонга в качестве первого Туи-Тонга (Верховного вождя) новой династии.
Потомки червей, по-видимому, не оказали никакого противодействия новому правителю, и династия Кохаи перестала существовать. Ахоеиту считался лицам божественного происхождения по отцу и земного — по матери. Династия, начало которой он положил около 950 г. нашей эры, правила в течение 35 поколений и кончилась вместе с последним Туи-Тонга — Лауфилитога в 1865 г.
На Тонга и Самоа, как мы видели, полностью исчезли представления о сотворении мира, выработанные в Центральной
Полинезии. Прародители — Атеа и Папа — и главные боги— Тане, Ту и Ронго — здесь неизвестны, а их брат Тагалоа выступает не как сын Отца-Неба и Матери-Земли. Он фигурирует скорее как мифический предок, от которого ведет свое происхождение род вождей, чем как бог. Сказание о происхождении человека от червей заменяет мнф о сотворении первой женщины из земли богом Тане. Тики, который ассоциируется с первой сотворенной женщиной в других частях Полинезии, па западе неизвестен. В Самоа и Тонга почитались местные областные боги и более мелкие семейные божки, На западе неизвестны главные общеплеменные боги, которые управляют своими особыми сферами: лесами, морем, сельским хозяйством, миром и войной.
Тонганский бог Хикулео и самоанский Си'улео, неизвестные в остальной Полинезии, обитают на западе в Пулоту, куда возвращаются души мертвых. Боги, действовавшие на земле, воплощались в живые существа, а в храмах изображались в виде неодушевленных предметов. На Тонга идолы вырезались из дерева; на Самоа обнаружен только один вырезанный идол. Каменные изваяния, составляющие отличительную черту остальной Полинезии, на западе не были обнаружены.
Западно-полинезийские храмы представляют собой здания, построенные по тому же плану, что и жилые дома, установленные на приподнятой платформе и окруженные изгородью. Здесь нет вымощенных каменных марае с высокими каменными платформами. Тонганские и самоанские марае — это лужайки, служившие для общественных сборищ. По-видимому, здесь не были распространены продолжительные ритуальные церемонии и песнопения. Люди, обращавшиеся за помощью к богам, приносили им дары в виде пищи и вещей и садились перед храмовым зданием. Жрец вынимал из корзины материальное воплощение бога: завернутую в лубяную ткань раковину, камень или оружие, и показывал его верующим. В случае тяжелой болезни родственники больного иногда отрубали сустав пальца и приносили его в дар богам. Этот обычай являлся, вероятно, смягченным вариантом человеческих жертвоприношений. Полинезийцы называли самоанцев «безбожниками» на том основании, что у них отсутствовали ритуальные, обрядовые церемонии, внушавшие благоговеннс и страх перед божеством.
Самоа и Тонга стали центрами развития и распространения западнополннезийской культуры. Обычаи и культура этих относительно небольших островов Увеа, Футуна, Токелау, Пукапука и Лау (группа Фиджи) говорят о том, что после их раннего заселения они подверглись вторжениям со стороны жителей Самоа и Тонга.
Тонганцы были более отважными мореплавателями и поддерживали сношения со своими близлежащими колониями.
О тонганских мореплавателях сложено много сказаний, связанных с династией Туи-Тонга; ее родословная служит хронологией исторических событий. Для дальних плаваний, которые они предпринимали, Туи-Тонга располагали двойными ладьями. Управлялись лодки опытными лоцманами, которые к тому же были и опьпными рыболовами. Команда отбиралась из числа физически выносливых людей, проявивших ловкость в играх и владении оружием.
Во время Момо, десятого Туи-Тонга, жившего в конце ХII в., тонганцы предприняли вторжение на Самоа. Оккупация Самоа продолжалась до царствования Талакаифаики, пятнадцатого Туи-Тонга, когда самоанские вожди Туна и Фата нанесли поражение тонганцам. Последние отступили к своим лодкам, сохраняя полный порядок, а самоанцы наблюдали, как на больших военных ладьях поднимались паруса для отплытия. Двойная ладья Талакаифаики отчалила последней, Удаляясь от земли, тонганский предводитель, стоя на корме, прокричал слова похвалы своим храбрым противникам, пока водное пространство между ними все расширялось. «Малое тау, малие тоа» (Славно сражались, храбрые воины). Потомки Туна и Фата, правившие территорией Туамасага, приняли титул Малое-тоа после только что описанного события.
Путешествие Кауулуфонуа, предпринятое им с целью отомстить убийце его отца Такалауа, двадцать третьего Туи-Тонга, жившего приблизительно около 1450 г. нашей эры, было одним из тех выдающихся морских походов, которые до сих пор волнуют наше воображение.
Кауулуфонуа вместе со своими младшими братьями преследовал двух убийц на островах Хаапаи, Вавау, Ниуатобутабу, Ниуафоу, Футуна и Увеа, где они были, наконец, схвачены и привезены обратно на Тонга для совершения казни. Кауулу-фонуа, бывший не только вождем, но и воином, ходил в бой, оставляя свою спину под защитой богов, в то время как сам он защищал грудь. В пылу битвы вождь был поранен в спину и воскликнул: «Боги — глупцы!» Политический строй основывался на общей для всей Полинезии системе: правили вожди, причем звание наследовалось по мужской линии. Население делилось на семьи (аига), которые обьединялись в деревни и округа. Вожди различных рангов управляли семейными группами, деревнями или областями. Важные дела решались на советах (фоно), а так как этикет и церемонии все более усложнялись, верховные вожди передавали свои административные прерогативы младшим «говорящим вождям», или ораторам. На Тонга династия Туи-Тонга установила для младших членов семьи, исполнявших административные функции, титул Туи Хаа Такалауа. Позднее Туи Хаа Такалауа в свою очередь установил титул Туи Канакопулу для своих младших братьев, выполнявших административные обязанности.
С течением времени титул Туи Канакопулу стал включать в себя оба старших звания, однако фактическая власть осталась в руках верховных вождей.
На Тонга совет (фоно) собирался для того, чтобы «говорящие вожди», ораторы, могли объявлять распоряжения верховных вождей. На Самоа вожди-ораторы достигли такой власти, что на советах они по существу диктовали свою волю стоящим над ними вождям. Они оказывали влияние на раздачу званий, которые присуждались сыну той жены, чья семейная группа платила вождям-ораторам наибольшую дань продуктами и вещами. На Самоа правящая группа называлась пуле (правление), а находящаяся в оппозиции — мау. На Западном Самоа и в настоящее время правительственные чиновники называются пуле, а группа оппозиционно настроенного населения составляет мау.
В остальной Полинезии верховные вожди тоже имели ораторов и советников, однако никогда не выпускали административной власти из своих собственных рук.
Важным центром общественной жизни на Самоа был дом для гостей. Архитектура этого здания исключительна в своем роде: крыша выпуклой формы от коньковой балки до карниза имеет закругленные концы. Изгиб достигается использованием гибких стропил, которые для сохранения кривизны подпираются рядом поперечных бревен. Закругленные концы образуются косыми дужками из коротких кусков дерева, укрепленных с помощью замыкающих соединений. На знатность вождя указывало число поперечных бревен в доме для гостей. Чем влиятельней был вождь, тем больше было бревен и, следовательно, тем выше был дом и многочисленней дужки в закругленных концах. На Самоа стены были открытыми, однако стенные столбы сохранялись и служили опорной спинкой как для хозяев, так и для гостей; каждому из гостей отводился особый столб, соответственно его рангу. Пиршества, которым предшествовали церемониальные угощения напитком «кава», обычно происходили в доме для гостей; поэтому для поддержания своего престижа все главные вожди должны были иметь такой дом.
Дом для гостей строили искусные плотники, объединенные в союз, который, как говорят мифы, ведет свое начало от совещания, созванного богом Тагалоа для обсуждения проекта первого жилища. Собравшиеся на небесах плотники построили первый дом в высших сферах, а затем повторили этот образец на Ману'а. Союз строителей так и назывался Са-Тагалоа (Семья Тагалоа). Союз образовал общества на различных островах, а последние, в свою очередь, вели происхождение от какого-либо знатного лица.
Я изучал устройство самоанского дома при содействии такого общества, носящего название Аига са-Сао (Семья Сао) в Ману'а.
Меня пригласили взойти на подмостки и посмотреть, как прикрепляются опорные столбы с помощью плетеного шнура, навязываемого сложным узлом Ле суму с ле 'ау'ау. Я имел возможность ознакомиться с различными стадиями строительства и присутствовал при связанных с ним общественных церемониях.
Мне удалось получить также подробные инструкции от опытных мастеров не только из семьи Сао, но также из семьи Малама с острова Тутуила. Легендарный плотник Малама подал некогда совет Тагалоа, что наиболее подходящим материалом для дома вождя является хлебное дерево, ибо тогда даже ребенок из дома вождя сможет доказать свое превосходство над простым общинником, задав ему вопрос: «Жил ли ты в доме из хлебного дерева?»
Благодаря тому, что дома для гостей имеют важное общественное значение, а строить их могут только искусные плотники, «Семья Тагалоа» приобрела большой авторитет. Ее члены организовалн своего рода профессиональный союз и выработали условия договоров. Плотники требовали, чтобы их кормили хорошей пищей — птицей и свининой, причем подавали еду через короткие промежутки. В часы работы они пили только кава и сок кокосовых орехов и требовали постоянных забот от семьи владельца дома. На определенных стадиях строительства устраивались пиршества со щедрым угощением. По окончании постройки для мастеров устраивали пир и расплачивались с ними красивыми циновками, утварью и продовольствием.
Если во время строительства пища ухудшалась или имело место нарушение этикета со стороны семьи хозяина, плотники немедленна уходили. А союз следил, чтобы другие рабочие не брались за окончание здания. Запасы пищи часто истощались, когда заканчивалась только средняя секция или один округленный конец остова. Владелец дома сам кое-как покрывал крышу соломой и закрывал ею недоделанные концы. Семья поселялась в доме и жила в нем до тех пор, пока накапливались запасы продуктов и вещей, чтобы пригласить прежних плотников. Незаконченный дом называется «фале тала муту» (дом с обрубленными концами). Проходя по деревне на острове Олосега с мастером-плотником, я заметил, что несколько домов имели всего лишь один закругленный конец. Обратившись к своему спутнику, я спросил: «Что, разве все свиньи перемерли в Олосеге?» Он посмотрел на меня, слегка озадаченный, а затем так расхохотался, что другого ответа мне не понадобилось.
Плотники, входящие в союз, строили также сложные суда. Искусство их проявлялось в вырубке планок по краям выступающих внутренних бортов. После того как планки скреплялись между собой, во внутренних бортах просверливались отверстия. Веревки, которые продевалнсь сквозь них, не были видны с внешней стороны корпуса. В других местах веревки продевались сквозь отверстия так, что они проходили через всю толщу обшивки и были видны на внешней стороне корпуса.
Треугольный парус из циновок устанавливался с «латинской» оснасткой, так что вершина треугольника находилась внизу на носу. Такая установка отличается от типа треугольного шпринтова, паруса с вершиной у основания мачты, который был распространен повсюду в Полинезии, за исключением Мангаревы.
Тонганцы специализировались на обработке камня и сооружали гробницы своим вождям. Иногда плиты из кораллового известняка добывались на близлежащих островах и перевозились по воде на сдвоенных ладьях. По приказу Телеа, двадцать девятого Туи-Тонга, была построена замечательная царская гробница в три яруса. Два из ее четырех концов были сделаны из своеобразных угловых камней в форме буквы «Г». Знаменитый трилитон в Тонгатабу состоит из двух больших вертикальных колонн, сложенных из кораллового известняка, с поперечной перекладиной из того же материала, вставленной в пазы верхних концов. Высота большего из вертикальных столбов — 17 футов, ширина у основания — 14 футов, у вершины— 12 футов, толщина — 4,5 фута. Вертикальные столбы отстоят друг от друга на 12,5 фута; Мак-Керн, который приводит эти размеры, считает, что видимая часть каждой колонны весит от 30 до 40 тонн. Материал был вырублен из скалы, которая находилась недалеко от строительной площадки. Изготовленные плиты подтаскнвались на полозьях вверх по наклонному земляному скату, затем устанавливались на место. Трилитон носил имя Х «Бремя Мауи», ибо две вертикааъвые стойки символизировали груз, поддерживаемый на концах коромыслом.
Монумент был сооружен Туитатуи, одиннадцатым Туи-Тонга, как памятник двум погибшим сыновьям. Формы и размеры памятника настолько оригинальны, что ученые с богатым воображением выдвинули даже теорию, якобы он был сооружен народом древней культуры, который предшествовал тонганцам.
В качестве ритуальной особенности, отличающей запад от остальной Полинезии, следует отметить большое значение, придававшееся распитию кавы — напитка, приготовлявшегося из корней Piper methysticum. На Самоа и Тонга ни одна общественная церемония не совершалась без предварительного угощения напитком кава. Кава распивался вождями из одной чаши в порядке старшинства. Эта сложная церемония неизвестна на других островах. Для приготовления кавы выделывались специальные круглые чащи с ножками. Каждая чаша имела ручку с внешней стороны под ободком, причем эта ручка всегда поворачивалась в сторону лица, приготов.мявшего каву. При церемонии распития казы у великого Туи-Тонга ему оказывали особую царскую почесть, поворачивая ручку в его сторону.
Следующий случай иллюстрирует излюбленную манеру полинезийцев изъясняться при помощи символов. После смерти последнего Туи-Тонга два главных союзных вождя из этой династии пришли к вождю Георгу Тубоу, который тогда принял бразды светской власти в свои руки, и сообщили, что они хотят сделать для него каву. Они проводили его в дом для гостей и, усевшись за чашу с кавой, стали приготовлять этот напиток.
Георг Тубоу сидел напротив и ждал. Взглянув случайно на чашу, он увидел то, что для любого тонганца было волнующим зрелищем. Подвешенная ручка чаши была направлена к нему. Вожди не произнесли ни слова, однако бессловесная чаша объявила Тубоу королем.
Запад отличается от остальной Полинезии также и способом приготовления ткани из луба тутового дерева. В западных районах отдельные полосы луба тщательно очищались раковинами, затем их разбивали на более узкие полосы и склеивали для получения нужной толщины и ширины. Ткань иногда расписывалась от руки растительными красками, но обычно к слою тонкой материи прикладывали дощечку с нанесенными рисунками, и материя затем натиралась тряпкой, опущенной в краску, чтобы проявить рисунок, вырезанный на дощечке. В остальной Полинезии кора вымывалась, а не выскребывалась, а затем вымачивалась в воде более 20 часов, после чего различные полосы сбивались вместе в сплошной лист с помощью специальных желобчатых колотушек, оставлявших на материи водяные знаки.
Материю разрисовывали от руки или печатали на ней рисунок.
По всей Полинезии, за исключением западной области, употреблялся лунный календарь. На каждой группе островов имелся список из 30 наименований различных стадий луны от новолуния до новолуния. Когда в лунном месяце было 29 ночей, одно из 30 имен опускалось. Несмотря на некоторые местные изменения названий, соблюдение этой системы на всех семи путях, ведущих из Центральной Полинезии, было неуклонным, и тем более примечательно ее полное отсутствие на западе. Там дни месяца считались по числам, а иногда по группам. В остальной Полинезии новый год начинался с утреннего или вечерного восхождения Плеяд, и годичный лунный цикл исправлялся время от времени включением тринадцатого месяца. Как календарь исправлялся в Западной Полинезии, точных сведений нет.
Следует отметить также два обычая, которые были распространены только на Самоа и Тонга. Один из них — запрет всякого общения между братом и сестрой. Табу распространяется и на довоюродных братьев и сестер. После десятилетнего возраста братья и сестры воспитывались в отдельных домах и больше не играли вместе. Если брат находился в доме, сестра не могла войти в него или, по крайней мере, не могла сесть поблизости. Этот обычай неизвестен в остальной Полинезии. В Новой Зеландии, наоборот, поощрялся брак довоюродных братьев и сестер, чтобы не выносить домашних раздоров за пределы семьи. На Гавайях, как отмечалось, брак брата и сестры считался для вождя высшей формой брачного союза.
Другим обычаем был огромный почет, который оказывали мужчины своим сестрам, особенно старшим сестрам. На островах Тонга сестра считалась высшей по рангу, чем брат, и это старшинство распространялось и на детей. На островах Самоа дети сестры были священны («тама са») для дядей; их боялись, потому что верили, что мать обладает магической силой и может ее использовать во вред обидчику детей. На Тонга дети сестры были «фаху» для дяди и его детей, то есть могли требовать от них дани продуктами и вещами. «Фаху» мог даже взять в наложницы жену дяди. Этот обычай про-
тиворечит распространенному во всей Полинезии закону наследования старшинства по мужской линии.
Различия между Западной и Восточной Полинезией могут быть объяснены тремя причинами: местными особенностями
развития, культурным влиянием островов Фиджи и ранним отделением от Центральной Полинезии.
Местные особенности развития отразились на искусстве и ремеслах, например на строительстве домов и ладей, а также на выделке лубяной ткани. Местные черты отмечаются во всех частях Полинезии, ибо нигде мастера и художники не придерживались полностью старых образцов. Так союз плотников Тагалоа черпал в своем вдохновении стиль новых строений.
Культурное влияние островов Фиджи сказалось в запрете общения братьев и сестер, широко распространенном в Меланезии, и в наделении властью детей сестры. Эта особая власть на Фиджи обозначается термином «вазу», и, очевидно, тонганцы восприняли не только сам обычай, но также и термин, принявший тонганскую форму «фаху». Фиджийский обычай вазу основан на меланезийской системе вести происхождение по матери.
Муж там фактически является гостем в доме жены, а о его детях заботится брат жены. Муж в свою очередь заботится о детях своей сестры. Такая система является столь же необычной для остальной Полинезии, как для Европы или Америки. Влияние Фиджи сказывается также в терминах, обозначающих родство, особенно в определяющих родство через брак. С Фиджи заимствовано ритуальное значение напитка кана. В области материальной культуры влияние островов Фиджи сказалось в выделке некоторых видов головных скамеек и оружия. Хорнел считает, что тонганцы, как и самоанцы, восприняли фиджийскую форму двойной ладьи, правда, сравнительно недавно. Название страны, куда направляются согласно самоанским мифам души мертвых «Пулоту», известно на Фиджи как «Булоту», но не встречается в мифологии Центральной и Восточной Полинезии.
Раннее отделение запада от центра привело к различиям в мифологии и религии. Широко распространенный миф о Мауи был занесен сюда, вероятно, потомками червей, то есть людьми, жившими до Тагалоа. Именно ранними связями между Самоа и Ра'иатеа можно объяснить распространение здесь съедобных растений и домашних животных Центральной Полинезии, о чем речь пойдет в следующей главе. Мореплаватели, прибывшие на Самоа с востока, по-видимому, были потомками обожествленного Тагалоа, которому они приписали сотворение островов Самоа.
Племя Тагалоа, оставшееся в Ра'иатеа, должно было, вероятно, пойти на компромисс с другими племенами и включить их обожествленных предков в более общий пантеон. Позднее, когда на Ра'иатеа потомки Та'ароа (Тагалоа) стали достаточно влиятельными, они сделали своего предка верховным божеством; однако в культе Та'ароа отмечается множество деталей, которых нет на Самоа. Самоанский Тагалоа и ра'иатеанский Та'ароа имеют мало общего, за исключением имени и общих функций творца.
Связи между западом и центром Полинезии должно быть прекратились раньше, чем месту общественных собраний (марае) было придано значение храма и прежде чем жрецы из Опоа окончательно систематизировали свою теологию, определив роли— Отца-Неба и Матери-Земли и различных богов Тане, Ту, Ронго и Тангароа, в ведение которых были переданы различные явления природы. Поэтому на островах Самоа и Тонга марае остались простыми деревенскими лужайками, а в Ра'иатеа марае превратились в места отправления культа, где люди сносились с могучими богами, неизвестными в западном пантеоне. Многие защищают ту точку зрения, что Тагалоа приплыл на восток, в Центральную Полинезию, из Самоа вместе с культурными растениями и животными. Однако я полагаю, что он вместе с другими великими предками направился из Микронезии в Центральную Полинезию. Если бы вулканические острова Самоа, с их богатыми естественными ресурсами, были открыты после длительного путешествия через атолловые острова, они стали бы главным центром развития полинезийской культуры. Религиозный центр образовался бы не в Опоа, а на Самоа, если бы «боги» прошли этим путем.

ГЛАВА XXI

ПЕРЕСЕЛЕНИЕ РАСТЕНИЙ И ЖИВОТНЫХ

Угорь Туна, возлюбленный Сины, как рассказывает самоанский миф, был убит ревнивыми поклонниками, но во время последнего свидания он предупредил Сину о нависшем над ним роке. Туна попросил возлюбленную отрезать его голову, когда его убьют, и посадить ее в землю. Он обещал, что из его головы вырастет дерево с такими плодами, которые дадут ей пищу и питье, а на самом плоде она увидит два глаза, которые некогда восхищались ею, и рот, который произносил нежные слова любви. Вот почему Сина посадила в землю голову Тупы, из которой выросла кокосовая пальма.
Этот миф распространен но всей Полинезии, но вне Самоа вместо имени Сина распространен его диалектологический
вариант — Хина. Даже в наши дни полинезиец, очищающий кокосовый орех для чужестранца, показывает на глаза и рот Туны, принявшие форму трех углублений на скорлупе. Углубление, соответствующее рту, проходит через всю толщу скорлупы и покоыто мягкой коркой. Через рот Туны пробивается росток будущего дерева, которое и до сих пор дает пищу и питье потомкам Сины.
Мифы придают романтическую окраску происхождению съедобных растений, игравших такую важную роль в экономической жизни полинезийцев. Однако этнолог не может полагаться на мифы, когда хочет выяснить, из каких мест завезено растение. Он должен проконсультироваться с ботаником, изучившим происхождение и распространение культурных растений Полинезии.
Растения, существовавшие в Полинезии в те времена, когда там впервые появился человек, были мало пригодны для питания. На вулканических островах имелись некоторые виды ягод, корней, мякоть древовидного папоротника, его вьющиеся молодые побеги, а также побеги и стебли ползучих растений и морская трава. Даже в новейшее время все это употребляется в пищу на различных островах в неурожайные годы. Нельзя сомневаться, что первые поселенцы поедали эти растения до того, как были завезены новые. На атоллах единственным съедобным раетением были корни портулака (Portulaca sp.), морская трава и, возможно, панданус на тех островах, куда семена этого растения могли попасть до прихода людей. Панданус, пышно разрастающийся на атоллах, а также на вулканических островах, дает большой плод, разделяющийся на дольки, подобно ананасу. Мякоть дольки составляет съедобную часть плода, а внешняя твердая оболочка содержит семя в водонепроницаемой полости. Высохшие дольки так легки, что могли быть перенесены на большие расстояния океанскими течениями и попасть на острова без участия человека. Профессор Сент-Джон, ботаник музея Бишопа, сообщил мне, что насчитываются десятки видов и разновидностей пандануса на различных тропических островах Тихого океана. Большинство видов встречается только на одном или на нескольких островах, и лишь очень немногие широко распространены, Отсюда можно заключить, что панданус, по-видимому, распространился здесь так давно, что было достаточно времени для образования многих местных видов. Панданус, без сомнения, появился в районе Тихого океана задолго до полинезийцев, хотя последние, несомненно, принесли с собой его культурную длиннолистную разновидность, которую начали выращивать на многих островах.
Панданус представлял огромную экономическую ценность для полинезийцев не только благодаря своему съедобному плоду, но и благодаря листьям, идущим на плетение корзин и парусов и для покрытия кровли.
Важными плодовыми деревьями, произраставшими в Полинезии к тому времени, когда европейцы впервые пришли с ней в соприкосновение, были кокосовая пальма, хлебное дерево, бананы и пизанг. Основными клубиевыми культурами были таро, ямс, арроурут, куркума и батат. Из прочих растений, используемых человеком, я упомяну лишь бумажное шелковичное дерево, снабжавшее сырьем для изготовления лубяной материи, и кабачок (Lagenaria vulgaris), из которых изготовлялись сосуды.
Ботаники утверждают, что все эти растения, за исключением батата, происходят из индомалайского района. Все они переселились в Полинезию до открытия Америки Колумбом и потому не могли быть завезены позднейшими испанскими мореплавателями. Путешествия растений из Индонезии в Полинезию овеяны такой же романтикой, как странствия полинезийских мореплавателей, Ботаники придерживаются различных мнений по вопросу о первоначальной родине кокосовой пальмы. Некоторые полагают, что ею была Америка, другие утверждают, что Азия, и последние, по-видимому, более правы. Хотя сухой зрелый кокосовый орех может плыть, пока не размокнет, и мог, по-видимому, переноситься течениями и штормами от острова к острову, однако еще не установлено, как долго в состоянии просуществовать живой зародыш внутри ореха. Можно предположить, что кокосовый орех доплывал по течению до соседних островов и укоре
нялся там. Однако нет доказательств, что он мог достичь таким образом и отдаленных островов. Распространение кокосовой пальмы по Полинезии следует приписать человеку. Все съедобные растения и бумажная шелковица, несомненно, ввезены сюда людьми.
Однако переселение растений с одного острова на другой сопровождалось большими трудностями, чем переселение людей, которые везли эти растения в своих ладьях. Человек обладал волей и вез с собой пищу и воду для удовлетворения своих потребностей. Растения же были беспомощными пассажирами с различной силой сопротивления солнцу, ветру и соленой воде. По прибытии на остров, безразлично коралловый или вулканический, человек мог приспособиться к окружающей среде, но растения, которые уцелели во время морского путешествия, приживались только на почве, соответствующей их специфическим потребностям.
Единственными растениями, которые прижились на атоллах, были кокосовая пальма и стойкая разновидность таро, которая росла в рвах, вырытых до подпочвенной солоноватой воды. Нежные разновидности таро требовали вулканической почвы. Другим съедобным растением атоллов, иногда употреблявшимся в пищу, было «нони» (Morinda citrifonia), и человек мог способствовать ее распространению. Все остальные культурные съедобные растения приживались только на вулканической почве и поэтому не могли переселиться в Полинезию морским путем через усеянное атолламн пространство. Микронезийский путь, следовательно, не годился для растений, ибо вулканические острова кончаются на Кусаие или по крайней мере у островов Банаба и Науру. Расстояние от Кусаие в Каролинском архипелаге до островов Общества составляет свыше 3000 миль, а до Самоа — 2500 миль. Промежуточные атоллы заселялись в течение длительного периода времени. В течение этого времени только кокосовая пальма, грубое таро, панданус и «нонн» могли, переносясь с атоллла на атолл, попасть в Центральную Полинезию.
Другие съедобные растения могли распространяться в восточном направлении по Тихому океану только по тому пути, где вулканические острова представляли промежуточные базы, лежавшие на доступном расстоянии друг от друга. Таков южный путь через Меланезию. Я, правда, не ботаник, но предполагаю, что хотя полинезийцы и прибыли в Центральную Полинезию микронезийским путем, такие съедобные растения, как хлебные растения, хлебное дерево, бананы, ямс и менее грубое таро, были сначала завезены из Индонезии на Новую Гвинею и затем распространены меланезийцами вплоть до их крайнего восточного форпоста — Фиджи.
Древние разведывательные группы полинезийцев, которые прибыли из Микронезии прямо в центр Полинезии, на Ра'иатеа, на ее север, Гавайи, или на Самоа, находящееся в основании треугольника, могли привезти с собой только кокосовую пальму, панданус, «нони» и грубое таро. В Куалоа на острове Оаху (Гавайи) имеется глубокий и широкий ров, столь древний, что сами гавайцы не могут объяснить для чего он был вырыт. Сооружения, которые не могут быть объяснены людьми более поздней культуры, обычно принадлежат к более ранней культуре, умершей так давно, что ее памятники стали загадкой. Нельзя ли предположить, что глубокий ров, прорытый до подпочвенной воды, является свидетельством разведения грубой разновидности таро, ввезенной первыми поселенцами непосредственно с атоллов и заброшенной, когда лучшие сорта достигли Гавайских островов в более позднее время.
Более питательные съедобные растения, которые дошли до островов Фиджи, могли быть перенесены в Центральную Полинезию только через вулканические острова. Первым передаточным пунктом в Западной Полинезии был архипелаг Самоа или Тонга. Гиффорд утверждает, что тонганские мифы о происхождении растений ассоциируют их с Самоа, вернее с мифической страной Пулоту, расположенной где-то за Самоа. Таким образом, первая стадия переселения растений из Фиджи в Полинезию локализуется на Самоа.
Хлебное дерево, завезенное в Полинезию, не имеет семян и размножается только посредством молодых отростков, которые пробиваются из распространившихся корней растущего дерева Банан также развивается из отростков, вырастающих вокруг материнского ствола. Ни одно из этих растений не могло бы пересечь моря, если бы их не перенес человек. Так как люди не могли взять с собой ростки в качестве запасов пищи на дорогу, то произрастание хлебного дерева и бананов убедительно доказывает, что растения эти были бережно перевезены переселенцами, собиравшимися обосноваться на вулканических островах. И действительно, Хэнди отыскал предания Маркизских, островов об экспедиции, направлявшейся в Раротонгу на судне, нагруженном молодыми хлебными деревьями. Таро и ямс, вырастающие из клубней, также не имеют семян, с помощью которых они могли бы преодолевать пространство по воздуху или по морю.
Все эти растения могли достичь Самоа из Фиджи только в ладьях человека. Общение населения островов Фиджи и Самоа, по-видимому, началось в очень ранний период. Вероятно, передовые группы, осевшие к югу от острова Гильберта, достигли также некоторых островов Фиджи. Зти первые разведчики были смелыми и отважными людьми, управлявшими судами с величайшим искусством.
Жители Фиджи располагали хорошими двойными лодками, которыми они прекрасно управляли в пределах их собственного архипелага. Однако они не предпринимали плаваний на восток, если не считать более поздних случайных путешествий, когда острова Самоа были уже населены полинезийцами. Если бы съедобные растения были завезены на восток фиджийцами, то Самоа превратились бы в меланезийскую колонию.
Из Самоа растения были завезены в полинезийские культурные центры на Ра'иатеа и Таити также в очень ранний период. Как растения, так и животные были насущной необходимостью для дальнейшего социального развития, которое началось в центре Полинезии. Как мы видели, связи между Самоа и Ра'иатеа прекратились, прежде чем жрецы. в Опоа выдвинули различных обожествленных предков для создания общего пантеона, и таким образом Тагалоа-лаги завез в Самоа недоразвитую мифологию.
Форест Браун обнаружил много разновидностей хлебного дерева на Маркизских островах и в связи с этим пришел к выводу, что они были населены в течение очень долгого времени, необходимого для образования такого множества разновидностей. На Гавайях также обнаружено много разновидностей батата. Это свидетельствует либо об очень быстром развитии разновидностей в тропиках, либо о более древнем заселении Полинезии, чем мы предполагаем. Одна из разновидностей батата и таро на Гавайях, а также одна из разновидностей хлебного дерева на Таити приносят семена. Развились ли теперешние бессеменные разновидности из растений, приносивших некогда семена, и были ли первые растения перенесены с помощью семян? Эта проблема стоит еще перед ботаниками.
Со съедобными растениями тесно связаны домашние животные. Зоологи также утверждают, что свинья, собака и курица, распространенные в Полинезии, происходят из индо-малайской области. Животные достигли Америки через Атлантический океан задолго до того, как они проникли в Полинезию. Необходимо отметить, что ни одного из этих трех животных не было на коралловых атоллах Полинезии, когда европейцы впервые посетили их. По туамотуанской версии предания о происхождении собаки, она вывезена с Анаа, которая находилась в оживленных сношениях с Таити. Необходимо напомнить, что кокосовая пальма была привезена первыми поселенцами, и до тех пор, пока это растение широко не распространилось на атоллах, там было мало пищи для свиней и птицы. Собаки могли питаться рыбой или превратиться в вегетарианцев, но и для них шансы пережить засухи и голод были невелики, особенно если иметь в виду, что они служили пищей хозяевам. Животные, распространенные в настоящее время на атоллах, были завезены после появления
европейцев, когда кокосовая пальма широко распространилась, а торговые шхуны подвозили продовольствие из внешнего мира. В старину коралловые атоллы представляли собой барьер, препятствовавший распространению домашних животных. Они, по всей вероятности, были перевезены по меланезийскому пути и перешли на Самоа с островов Фиджи.
Одна самоанская легенда сообщает следующее о перевозке свиней. Самоанский мореплаватель посетил острова Фиджи, где его угостили свининой. Он, естественно, захотел взять с собой свиней на родину. Фиджийцы, однако, не разрешили вывезти живую свинью с острова, но не возражали против того, чтобы гость захватил с собой свинину в качестве продовольствия на дорогу. Тогда самоанцы достали двух очень больших свиней, убили и освежевали туши. Затем тайно от хозяев они достали несколько поросят и спрятали их в брюшной полости туш, которые они прикрыли листьями. Неся туши на палках, они обманули бдительность фиджийских таможенников. Так, по словам легенды, свиньи попали на острова Самоа. Значение островов Фиджи как торгового центра нельзя переоценить. Западный треугольник Самоа — Тонга — Фиджи стал важным районом обмена и диффузии. Развитию торговых отношений способствовали смешанные браки, и фиджийские обычаи, которые были полезны полинезийцам, охотно усваивались последними. Смешанные браки в семьях вождей приводили к тому, что в местах контакта развивалась более высокая фиджийская культура, включавшая. в себя некоторые полинезийские элементы. Эта смешанная культура характеризовалась наследованием по мужской линии, усилением власти могущественных вождей и весьма сложными церемониями, которых не знала ранняя меланезийская культура, сохранившаяся на тех островах Фиджи, где не сказалось полинезийское торговое влияние.
Жители островов Самоа и Тонга в свою очередь восприняли некоторые фиджийские обычаи, такие, как власть брата матери и запрет общения братьев и сестер. Торговые приемы, усвоенные в сношениях с фиджийцами, оказали влияние на психологический склад западных полинезийцев, ибо как бы они не скрывали это обрядами, жители Самоа были достаточно смышлеными, чтобы научиться торговать и приобрести коммерческую жилку, не свойственную остальным полинезийцам. Изменения в области культуры, которые произошли в западной части треугольника, первоначально были вызваны торговлей и обменом съедобными растениями и домашними животными. Связь продолжалась, ибо как самоанцы, так и тонганцы нуждались в красных перьях фиджийских попугаев для орнаментации своих тонковыделанных циновок и украшений, а тонганцам не хватало стройного леса для лодок и сандалового дерева для воскурений в честь умерших. Итак, растения и животные были перевезены в Центральную Полинезию, однако фиджийские обычаи укоренились только на западных островах. Из центра растения, животные и политеистическая мифология переносились по радиальным направлениям позднейшими мореплавателями с Х по XIV в. По северному пути все растения и животные были завезены на Гавайские острова, а по северо-восточному все они, за исключением собаки, добрались до Маркизских островов. С Маркизских островов все растения были перевезены на Мангареву, но домашняя птица вымерла, и только свинья здесь временно прижилась. На отдаленном острове Пасхи не разводили ни кокосовой пальмы, ни хлебного дерева, а из трех видов животных сохранилась только курица. По южному и юго-восточному путям жителями южных островов завезены все растения и все три вида животных. Однако на южной Рапе не было ни хлебного дерева, ни кокосовых пальм, ни животных. К юго-западу от архипелага Кука встречались все растения, но животные разводились только на отдельных островах. Так, например, свиней, этих ценных домашних животных, распространенных на Раротонге, Атиу, Мауке и Митиаро, не было на Айтутаке и Мангайе. У меня нет сведений о разведении собак и домашней птицы на островах Кука. На юге в Новой Зеландии прижились таро, ямс и маленькая тыква. Но из трех видов животных до появления европейцев там была лишь собака.
Бумажная шелковица разводилась на всех вулканических островах, включая Гавайи, остров Пасхи и Новую Зеландию. Распространение растений и животных на всех островах Полинезии подтверждает тот факт, что ранним разведывательным группам удавалось добираться до отдельных архипелагов по счастливой случайности. Лишь в более поздний период, начавшийся с Х в., за пионерами последовали мореплаватели, предпринимавшие путешествие со специальной целью обосноваться на вновь открытых островах. Независимо от свидетельств, имеющихся в древних преданиях, можно сделать логическое заключение, что поселенцы не стали бы переносить нежные отростки хлебного дерева и бананов на расстояние более 2000 миль, отделявших их от Гавайских островов, и банановые отростки на расстояние свыше 1000 миль до острова Пасхи, если бы они не имели некоторого представления о местах, куда направлялись их ладьи.
Распространение на Гавайских островах большой калебассы, которой, кажется, не обнаружено на других островах Полинезии, представляет собой загадку. Благодаря его величине из этого растения изготовлялись отличные короба для одежды («ипу нуи»). Калебассу использовали также для хранения толченого таро. Ботаники называют это растение Cucurbita maxima и включают его в группу тыкв, которая отличается от группы кабачков (Lagenaria vulgaris), широко распространенной по всей Полинезии.
Первоначальной родиной различных видов тыкв, кабачков и дынь считают Америку. Возникает вопрос, как же большие тыквы попали на Гавайи? Они не могли быть завезены сюда одновременно с бататом, так как в этом случае встречались бы на других островах Полинезии. Гавайцы рассказывают, что большая тыква первоначально также называлась «хулилау», так как листья и цветы нельзя было отличить от листьев и цветов других тыкв, разновидности которых служили для различных целей. Возможно, что большую тыкву ошибочно относят к роду тыкв и что она должна принадлежать к группе кабачков. Если это так, то вопрос становится ясным: она могла быть завезена как обычный кабачок из Центральной Полинезии и развиться в крупноплодную разновидность на Гавайях.
Обратимся к вопросу о появлении батата (Ipomoea batatas), который перенесен в Полинезию с востока, а не из Азии, ибо ботаники установили, что первоначальной родиной его является Южная Америка. Теория одного немецкого ученого, согласно которой бататы была завезены в Полинезию испанцами, основана на ложной информации, и ее следует считать несостоятельной. Из преданий мы узнаем, что бататы уже появились на Гавайях к 1250 г. нашей эры, а в Новой Зеландии — самое позднее к 1350 г. Так как не существует преданий о более позднем соприкосновении с внешним миром, очевидно, полинезийцы сами перевезли бататы из Центральной Полинезии в северный и южный углы Полинезийского треугольника. Таким образом, бататы достигли островов Общества еще до последних морских путешествий полинезийцев на север и на юго-запад. Покойный профессор Роланд Диксон утверждал, что бататы были распространены в Полинезии еще до того, как Колумб достиг берегов Америки, и что заявление, будто испанцы распространили это растение, является несостоятельным. «Это растение могло попасть в Полинезию из Америки только с помощью человека, а так как мы не имеем никаких данных о том, что индейцы тихоокеанского побережья Южной Америки, где выращивался батат, обладали когда-либо знаниями и искусством, необходимыми для дальних морских путешествий,— то мы вынуждены заключить, что перенесение растения быль осуществлено полинезийцами. Когда-то группа этих бесстрашных мореплавателей достигла перуанского берега и захватила с собой ценное растение, возвращаясь обратно на родные острова».
Перуанский берег назван Диксоном потому, что в кечуанском диалекте северного Перу батат известен как «кумар», а общее для всей Полинезии название этого растения «кумара» свидетельствует о том, что этот корнеплод получен из района, где употребляется родственное название.
Итак, незадолго до начала XIII в. неизвестный полинезийский мореплаватель отправился к востоку в поисках новой земли. Хотя остров Пасхи и является ближайшим к Америке, а расстояние в 2030 миль укладывается в предполагаемый радиус действия полинезийских лодок, однако никакая экспедиция не могла отправиться с этого острова ввиду отсутствия строевого леса, необходимого для сооружения большой лодки. Также невероятно, чтобы остров Пасхи был использован в качестве промежуточной базы, ибо любой путешественник, который проплыл бы по морю более 1000 миль, направляясь с ближайшего острова Восточной Полинезии, поселился бы там и не отправился бы дальше. Я думаю, что экспедиция надеялась обнаружить землю недалеко от отправного пункта и что ввиду почти полного отсутствия островов в восточных морях мореплаватели вынуждены были продвигаться вперед, пока не достигли южно-американского берега.
Ближайшими островами, с которых такая экспедиция могла отправиться в путь, были острова Мангарева и Маркизские. Атоллы Туамоту исключаются, так как предполагается, что семена качабков были ввезены в Южную Америку из Полинезии в доколумбовы времена, а такие кабачки не растут на Туамоту. Экспедиция из Мангаревы должна была встретить на своем пути остров Пасхи и обосноваться там. Однако даже в том случае, если бы лодка продолжала свой путь дальше от острова Пасхи, то и тогда она бы достигла американского берега южнее Перу, где название кумар к батату не
применяется. Свободное открытое море между Маркизскими островами и северным Перу не давало возможности остановиться на пути. Поэтому мы предполагаем, что мореплаватели, достигшие Южной Америки, отправились в путь с Маркизских островов.
Расстояние от Маркизских островов до северного побережья Перу составляет более 4000 миль. Диксон считает, что радиус плавания полинезийских судов составлял 2500 миль; однако эта цифра основана на данных о путешествиях, предпринимавшихся в пределах Полинезии. При наличии благоприятного ветра лодки могли плыть со скоростью семи миль в час, то есть путешествие от Маркизских берегов до берегов Южной Америки продолжалось бы в этом случае немногим более трех недель.
Такое плавание вполне могли осуществить люди сильные и стойкие. Однако этот исключительный подвиг мог быть совершен только один раз. Если бы руководитель экспедиции знал заранее, что расстояние до ближайшей земли так велико, он, наверное, подождал бы, пока прекратится западный ветер, и поплыл бы в обратном направлении.
Я не буду описывать переживаний путешественников, которые плыли день за днем, не находя земли, и вдруг, когда надежда уже угасала, увидели на горизонте громадную страну с горами, упиравшимися в небо. Какое необычайное зрелище открылось перед людьми, привыкшими к ландшафту океанических островов! Они высадились на землю, и здесь, вероятно, столкнулись с чужим народом.
Опасаясь дальнейших стычек с более многочисленным противником, мореходы решили возвратиться в свою родную Полинезию. Контакт был слишком непродолжительным для того, чтобы могло произойти заимствование религиозных идей или общественных обычаев. Но из материальных предметов полинезийцы могли захватить с собой семена тыквы и безусловно заимствовали батат.
Полинезийский вождь переобрудовал и снабдил припасами свое судно. Он сложил в него запас молодых корнеплодов и при благоприятном ветре отплыл на запад к родным берегам. Боги были милостивы к храбрецам, о чем свидетельствует появление батата в Полинезии. Если экспедиция и отплыла с каких-либо других островов Полинезии, то возвратилась она, по-видимому, на Маркизские острова, где бататы разводятся издавна. Позднее они распространились на восток до Мангаревы и острова Пасхи, а также на запад до островов Общества.

Неизвестный полинезийский путешественник, который привез с собой из Южной Америки батат, внес величайший вклад в достижения полинезийских мореплавателей. Он завершил серию путешествий через обширнейшую часть огромного Тихого океана, разделявшую Азию и Южную Америку. Однако преданий о нем не сохранилось. Мы не знаем ни его имени, ни названия его судна, хотя неизвестный герой, стоит в ряду величайших полинезийских мореплавателей за свой великий подвиг.

ЭПИЛОГ

Старая сеть отложена,
Новая сеть влет на ловлю.
Маорийская пословица

Старый мир, созданный нашими полинезийскими предками, ушел в прошлое, а новый мир еще только создается. Каменные храмы разрушены, и давно уже молчат священные барабаны и трубы-раковины. Тане, Ту, Ронго, Тангароа и другие потомки божественной семьи отца-Неба и матери-Земли покинули нас. Большие ладьи для дальних плаваний рассыпались в прах, а отважные моряки и искусные судостроители переселились в страну духов. Регалии и символы духовной
и светской власти разбросаны по музеям чужеземных народов.
Слава Полинезии каменного века померкла.
Старая сеть уже вся в дырах, прогнили ее ячейки, и она отброшена в сторону.
Какую же новую сеть закинем мы в море?
*****************************************