GEOGRAFIA.ru

ГЕОГРАФИЯ.ру

Страноведческая журналистика

Главная страница     Личный опыт путешествий по странам


ПЕРУ-БОЛИВИЯ: краткие отчеты о путешествии в январе 2006 года.

Ху из куй? Записки о Перу

Автор - МАРИЯ ГАЦОЕВА

1-я ЧАСТЬ
2-я ЧАСТЬ

14.01.
Накануне, когда мы плыли на катере в Пуну, у Мишки родилась идея. «Слушайте, - сказал он нам, сияя, как новый перуанский соль, - Эти идиоты, местные туроператоры, пропустили один день в программе. Смотрите, двенадцатое есть. И четырнадцатое. Написано, что мы должны четырнадцатого посетить Такиле».
- Ну, - говорим мы – И что?
- Так Такиле мы уже сегодня посетили.
- Понимаю, - отзывается кто-то – наверное, перуанцам неприятно было пятницу тринадцатое в программе обозначать. Вот они ее и выкинули.
- Не понимаете! – качает головой Мишка – У нас завтра свободный день, вот что главное. И я предлагаю поехать в Боливию.
- Здорово, - говорим мы – А дорого это будет?
Оставшуюся часть «пятницы, 13» мы тратим на походы по турагентствам. Там про Боливию ничего дельного не говорят. Рекомендуют обратиться в Лиме в посольство, где за три дня и 15, кажется, долларов сделают визу. «Не катит, - отвечаем – Нет у нас в запасе трех дней, да и Лимы под боком не наблюдается». «Хорошо, - говорим – а есть ли другой способ?» «Попробуйте на границе», - неуверенно советуют в турагентствах. Саша звонит своим друзьям. Они вроде как ездили из Перу в Боливию. Николай пишет письма в пунском Интернет-кафе. Мишка с Викой продолжают обходить турофисы. Благо, все они размещаются на одной центральной улице: местная Тверская от площади до площади с магазинами и ресторанами. Пока ребята застревают в очередном агентстве, я захожу в магазин и встречаю хорошенького бэби-альпака с обрывком веревки на ножке и огромными прозрачно-голубыми глазами. Он должен убеждать посетителей в натуральности предлагаемой продукции – свитеров и пончо.
В итоге мы собираем кучу информации, и вся она противоречивая. Кто говорит, что на границе ставят визу за $10, кто утверждает – за $40, кто клянется, что за $25. А некоторые заявляют – не вздумайте соваться. Только посольство эту визу делает, потратите время и деньги. Я ничего не могу добавить к собранным сведениям и скромно рапортую об увиденном альпаке. С Боливией он нам, конечно, не поможет, но для фотографий сгодится…
К вечеру в отеле появляется наш сопровождающий Ринальдо и, хитро улыбаясь, звонит своим коллегам узнать цены. Дина через плечо смотрит на записываемые им числа. В конце разговора Ринальдо ставит вдоль значка Sol две длинные палочки и начинает зачитывать прайс-лист. «Смотрите, какая сволочь, - говорит нам Дина – Ему цены в солях называли, а он их нам в долларах озвучивает один к одному». Мы начинаем галдеть и спорить и, в конце-концов, находим компромисс. До границы нас везут на турагентском автобусе за $10 каждого. И человек по имени Данте едет с нами. Потом мы получаем визы (возможно ли это сделать на границе – Ринальдо ответить не может) и ищем боливийский транспорт до Тиуанаки. В Боливию перуанский автобус без специальной аккредитации не пускают.
Таким образом, мы и выезжаем в полвосьмого утра 14 января в далекую страну Боливию. Дорога от Пуны до границы занимает четыре часа. В полдвенадцатого мы уже выходим у пропускного пункта: огромные крашенные ворота без примыкающих стен, на которых написано Welcome to Peru, а напротив, метров через 200, такие же с надписью Welcome to Bolivia. Возле каждых ворот сидят менялы (курс перуанского соля к боливийским боливарам примерно 1 к 2 с копейками), а по дороге, соединяющей страны, курсируют велосипедисты и нахальные рикши. Последние работают с огоньком и стремятся не только довезти пассажира, но и задавить пешехода. А лучше, резко метнувшись в бок, сразу двух или трех.
Сдав бумажки, заполненные в аэропорте по прилете в Перу, и получив отметку в паспорте о выезде из страны, мы поворачиваемся спиной к надписи Welcome to Peru и направляемся пешком в Боливию. Если на перуанской стороне грязи просто много, то на боливийской каждый метр свободной площади превращен в помойку. И все попадающееся по пути население напоминает московских бомжей. Мы немного нервничаем и начинаем чувствовать себя еще хуже, когда пограничник, пролистав первый паспорт, сообщает: боливийской визы в нем нет.
Мы-то к этой новости готовы, смущает его удивление. Просим поставить визу на месте, потому, что нам говорили… Далее ссылаемся на реальные и нереальные источники информации о простоте пересечения боливийской границы. Пограничник колеблется и смотрит список стран, чтобы понять: идти ему с нами на компромисс или гнать в шею. «Так вы, говорите, из России? - спрашивает он через несколько минут, потрясая списком – Нету такой страны!»
- Как это нет?! - возмущаемся мы – Одна шестая часть суши! Член большой восьмерки. Гагарин. Балет. Коммунизм.
- Нету, - подтверждает пограничник, еще раз посмотрев на букву «R». Но все же обещает обсудить ситуацию с коллегами.
Мы выходим на улицу и видим на фанерной стене агитку, символизирующую гостеприимство страны. Штук шесть мерзкого вида иностранцев идут в Боливию, зажав национальные флаги в руках. Причем, судя по флагу, существо рядом с жирным сумоистом - россиянин. В тюбетейке, шароварах и с окладистой бородой Шамиля Басаева, полностью скрывающей рот. «Вот! – кричит девушка Дина и хватает подвернувшегося погранца за руку – Смотрите, россиянин идет в Боливию, и мы хотим! Боливиец и русский – браться на век». Погранец пожимает плечами и, бормоча что-то вроде: «Дружба-дружбой, а визу покажите…», уходит. Тогда Дина достает ручку и подрисовывает мерзкому россиянину улыбку. Я Дину понимаю. Человек, хоть раз увидевший этот плакат, будет бояться русских всю жизнь. И уж тем паче сделает все, чтобы не пустить этих уродов в свою страну.
Минут через двадцать сопровождающий Данте выходит от пограничников и сообщает: «Паспорта на бочку и с каждого по 50 перуанских sol». Взамен нам обещают бумажку с правом проезда до Тиуанаки, действующую 1 день. Мы все отдаем и ждем еще минут 20. Наконец, Данте докладывает: «Все нормально. Обработали 3 паспорта, а сейчас ушли, потому, что у них праздник». То, что у боливийцев праздник – мы понимаем. Праздник – это повод выпить, а повод выпить – это наши 650 солей или 1500 боливаров по самому плохому курсу. Сумма по здешним меркам огромная, так что праздник может быть долгим. Ждать решаем в соседней забегаловке. Дышать и смотреть там тяжело, стоит мощнейший чад. Летают мухи. Посуда грязная. Зато приносят вкуснейшую курицу-гриль. Мы дезинфицируем ее коньяком. 50 грамм до, 50 в процессе, 50 – после. Курица от коньяка становится еще краше, а мы умиротвореннее.
После обеда, наконец, получаем нужные бумаги и ловим машину на 14 человек до Тиуанаки ($80 в два конца с ожиданием). Ехать нам весело. Приятно ведь – чувствовать себя авантюристом. Трястись на ухабах далекой страны. Прижимать к себе сомнительную бумажку, предположительно, заменяющую визу. Смотреть на зеленые поля с редкими коровами и огромную грозовую тучу впереди.
До музея добираемся быстро. Это огромный комплекс с уличной и крытой частью, посвященный доинкской культуре Тиуанаку (1500 год до Р.Х. – 1200 год н.э.). Стоимость входа - $10, перуанские соли здесь не берут (меж тем, в закусочной и магазинах эта валюта востребована). Музей особенно интересным не кажется. Это ряд каменных идолов, самый огромный из которых и открывает экспозицию: Пача Мама 450-ого года до н.э., 7-и метров высотой и весом 18 тонн, раскопана в 19 веке. Экскурсовод старается заинтересовать нас экспозицией. Указывает на вещи очевидные и произносит их названия. «Вот это, - говорит – вы видите уши. А это у скульптуры – руки». Народ постепенно начинает разбредаться. Что мы, ушей не видели? Но некоторые остаются, тоскливо озираясь по сторонам. У подножья Пача Мама – квадрат свежего цемента. Саша-сибиряк пишет на нем слово «Россия». Дина улыбается и добавляет рядом свое имя. «Мелко, Дина, мелко, - комментирует Саша – Я о родине, а ты...»
Посмотрев каменные головы и каменных людей-пум, направляемся к открытой площадке. И тут путь нам преграждают два тщедушных индейца. «Руссия! – говорят они – Руссия!». И нервно жестикулируют.
- Я иду, – отзывается Саша-сибиряк.
- Может, не надо? – говорю я удаляющейся спине – А? Не надо?
Саша возвращается через две минуты. Хулиганство с цементом обходится ему в 10 боливаров. То есть, 5 солей. Меньше 50-и рублей. Оставят ли за эту цену надписи «Россия. Дина» навсегда – неизвестно.
Мы выходим на улицу смотреть Ворота Солнца. Дождь заливает камеры и очки, а к кроссовкам прилипает слой глины. Хочется ахнуть и забыть о мелких неудобствах. Но ничего величественного не видим. Пирамиду в форме андского креста так и не раскопали. На поверхности только отдельные ее фрагменты. Стены комплекса – ниже человеческого роста, да и комплекса в привычном понимании нет. Остатки фундамента комнат сакрального назначения, периметры стен, несколько стел богов и ворота Солнца. В целом, симпатичные, но очень небольшие. По словам музейного экскурсовода, они относятся к 4-5 веку нашей эры. Но одногруппник Слава, ссылаясь на прочитанную литературу, допускает, что ворота старше. Времен взрыва мифической планеты Фаэтон.
Я стою перед этим компактным сооружением, рассматриваю барельефы – бог Виракоча, люди-орлы, люди-пумы – и пытаюсь проникнуться культурной значимостью. Удается с трудом. Куда приятнее смотреть поверх ворот на яркую мокрую траву, серо-сиреневое небо с рельефными кучевыми облаками и церковь городочка Тиуанако.
После музея мы заезжаем взглянуть на жизнь боливийских пейзан. На первый взгляд, Тиуанако от перуанских городов отличается. В центре – вместо парка со скульптурой – стоит непонятное сооружение, напоминающее автобусный вокзал. Совсем мало людей, и нет туристических магазинов. Только продовольственные с ассортиментом очень бедных сельпо: крупы, лимонады химических цветов, куча хозяйственных мелочей, украшения из самоварного золота и фаянсовые дельфины неизвестного назначения.
Сделав полкруга по площади, заходим в церковь. Она построена в 1582 году, но из камней комплекса Тиуанако. Поэтому выглядит древней. А ее внешние, очевидно языческие, орнаменты говорят в пользу миссионерской мудрости испанцев. Внутри темно и мрачно. И, если бы не яркие, диснеевской раскраски, скульптурки – храм мог бы внушать благоговение. Мы задираем головы и рассматриваем потолок. Он – тростниковый.
- В Ла-Пас! В Ла-Пас! – кричит водитель микроавтобуса на улице. Это не наш водитель. Нам в Ла-Пас нельзя, хотя очень хочется. Бумажка пограничная не велит. Надо возвращаться.
На боливийском пропускном пункте отдают паспорта без проблем, и мы идем пешим ходом в Перу, обгоняемые велосипедистами и рикшами. Теперь предстоит по новой заполнить талончик на въезд в страну и получить визу.
- Вы сегодня выехали из Перу, - сообщает пограничник девушке Вике, она стоит первой в образованной нами очереди – Но никуда не въехали. Где Вы, собственно, были?
То, что у Вики нет боливийской визы, она понимает и без перевода, а потому слегка краснеет. Слова пограничника передаются из уста в уста по нашей очереди, и мы прислушиваемся, пытаясь различить, что ответит Вика. Но в окошко вместо нее влезает сопровождающий Данте и начинает убедительно врать про то, что из Перу нас выпустили, а в Боливию не пустили. И мы, печальные русские туристы, потеряно блуждали между симметричными плакатами Welcome to…, глядя на близкую и далекую землю, куда нам не было хода. Почему несколько часов? Ну, извините, много вы понимаете в загадочной русской душе!
Наверное, Данте говорит не так витиевато. Но то, что про визит в Боливию упоминать не надо – мы понимаем и печально киваем головами. Верит нам пограничник или нет – неизвестно, но визу дает. И мы возвращаемся на родину, в Перу.

15.01
Около 8-и утра под мощным дождем выезжаем в Куско. Дорога должна занять часов 12, не меньше. Это если не будет непредвиденных обстоятельств. Снега там, бурана, камнепада. День обещает быть скучным. И я открываю «книгу-сенсацию» «Тайны перуанской пустыни Наска», написанную каким-то энтузиастом-шизофреником. Больше читать нечего.
Часа через три-четыре мы останавливаемся у туалета на бензозаправке. Курю, жду, когда очередь рассосется и захожу последней, принимая пост у выходящих. «Хорошее заведение?» «Нормальное, тебе понравится». Закрывая задвижку и осматриваясь, слышу отдаленный гудок. Наверное, кто-то подъехал за бензином. Мою руки и выхожу на улицу. Пора идти в автобус.
Только нет его, автобуса. Поля, горы, заправка, кажущаяся в жарком воздухе миражом, и широкая пустынная дорога. Картинка из американских фильмов. Пытаюсь звонить, но связь не работает. Вглядываюсь в даль. Даль безлюдна. Можно, конечно, сесть на бордюр, вытянуть ноги на горячий асфальт и подождать, пока ребята заметят мое отсутствие и вернутся. Но дорога до Куско долгая. И все недавно поели. И уже прошлись по автобусу бутылки крепких напитков. И нечего читать, кроме «книги-сенсации». Значит, самое время подремать. Когда народ очнется и заметит, что один боец потерян? Может, через пару часов. Может, через все шесть. Сижу я одна, никого в бок не толкаю. Есть – нет, кто видит?
На пальцах и с использованием собственно сочиненного эсперанто объясняю заправщице ситуацию. Она понимает, проникается. Мы бросаемся к водителю подъехавшей машины и просим провести меня хоть часть дороги до Куско. Я сажусь в нечто, похожее на раздолбанную Газель с кучей сочувственно улыбающихся перуанцев. На всякий случай смотрю внимательно в окно. Вдруг ребята вернуться? Мимо, поднимая облако пыли, пролетает сразу несколько туристических автобусов. Есть ли среди них наш – неизвестно. Еще минут через пятнадцать я вижу, что вслед нашей газели мигают фары. «Стоп! Пор фавор! Баста! Ла фермата! Остановись, блин» - кричу я водителю и скрещиваю кисти. Он не обращает внимания. Перуанка напротив меня тоже начинает говорить и жестикулировать. Машина останавливается. Я сую водителю деньги и бегу к родному автобусу. Перуанцы машут вслед руками. Ребята выскакивают навстречу с кинокамерами. «Маша! – просят они – Скажи что-нибудь для истории!» Что тут сказать. Было весело. Мне понравилось.
«Это Слава заметил, шум поднял!» - говорят ребята, и я отвечаю: «Спасибо, Слава!», а сзади мне уже передают свеже открытую бутылку виски.
- Ехать еще долго, - говорит через некоторое время Николай – Не хотите заскочить в Ракчи?
- Хотим! – дружно кричим мы – Еще как хотим!
И останавливаемся у храмового комплекса 6-8 вв. н.э., посвященного Виракоче (развалины храма, жилища для священников и чиновников, хозяйственные постройки). Вход – 6 sol с человека. Комплекс неплохо сохранившийся, в живописном месте. Погода стоит чудесная: яркое солнце, чистое небо, весенне-зеленая трава. И исторические камни, между которых пробились алые цветочки. В оптимистичном Ракчи нам хорошо и радостно. Уж все лучше, чем в автобусе.
В Куско приезжаем засветло. Дорога оказывается короче, чем обещали перуанцы-перестраховщики. Бросаем вещи, умываемся и выходим на улицу. В сером гаснущем свете она кажется невзрачной и грустной. Мы ищем взглядом доминирующие постройки и движемся в их направлении. Рельеф города волнистый. Выбранная дорога идет резко под уклон и также резко поднимает нас наверх, пока, наконец, не выводит к центру. Куско не похож на другие города Перу. Все публичные строения в нем темно-кирпичные. И красивая площадь не одна, их несколько. Бессистемно выбирая улицы, находим минимум три. Но рассмотреть не успеваем. Небо над городом чернеет и сливается с горами.

16.01
До двух у нас свободное время, и часть нашей группы едет в музей, а часть отправляется на шоппинг. Интернет-мемуары обещают в Куско особый выбор сувенирки, прежде всего, керамики. Но мы не находим ничего принципиально отличающегося от того, что видели раньше. Разве что золото и серебро в широком ассортименте. И магазины поэлегантнее. И цены повыше. Около часа начинаю медленно двигаться в сторону отеля, произвольно выбирая улицы, более-менее соответствующие генеральному направлению. Все они плотно застроены лавочками. Это уже не бутики центральных площадей, где меж аккуратных полок с мягкими свитерами по 100 долларов движутся пожилые седые немцы, поблескивая металлической оправой очков. Это лавки-склады, забитые перуанцами, придирчиво щупающими материальчик. Я захожу и приникаю к ближайшей полке, где лежат традиционные альпачьи шарфы. Спрашиваю цену – 10 sol. Как везде на туристических развалах. Пытаюсь торговаться и, набрав пять или шесть экземпляров, сбиваю цену до 7 sol за штуку. Продавец мечет мои шарфы в пакет, а я замечаю, что после каждого броска он замирает и яростно чешет покрытые красными точками руки. «Не надо, - прошу я – не надо шарфов. Я передумала. 7 sol – дорого, пойду искать по 5-ть». Продавец смотрит на крези вумен с презрением и идет к новым покупателям. Периодически замирая и почесываясь.
Промтоварные улицы постепенно переходят в продуктовые. Здесь трафик еще оживленнее. Куски мяса и чахлые курицы на лотках. Ошметки пищи под ногами. Мухи. Собаки. Хозяйки с корзинами. Бросается в глаза витрина, полностью заставленная рулонами туалетной бумаги. То, что к этому средству гигиены в Перу особое отношение, я уже поняла. И лавки, мини-святилища Папира Великого, уже не удивляют.
В два часа мы выезжаем на экскурсию в музей Qorikancha- странное сооружение, прячущее внутри остатки храмов нижнего инкского города. Пытаюсь представить, как выглядели бы эти строения на открытом воздухе. Без музейной упаковочной коробки и толп разноплеменных туристов, которые, выстроившись «свиньей», пробиваются за гидами. Представить не удается. Экскурсовод – худой, подвижный и с эпилептической пеной в углах губ – эмоционально, но долго и нудно объясняет нам про камни кладки. Ребята, ездившие с утра в этот музей самостоятельно, не выдерживают и уходят пить кофе. Я тоже не выдерживаю и, дослушав про то, что храмы были посвящены разным небесным телам, проскальзываю в следующий зал. На первом этаже, кроме остатков нижнего города, нахожу комнату с предметами религиозного культа испанских времен и зал с картинами анонимных авторов 17-18 веков. На втором этаже – современное искусство, по словам одногруппников, омерзительного свойства. Я одногруппникам верю и искусство это смотреть не иду.
Наконец, гид прекращает свою ажитацию и выводит нас из музея на воздух. Туда, где перед линией туристических автобусов копошится толпа экскурсантов. Выискиваю глазами сибиряка Сашу с российским флагом в руках и продираюсь к нему. Рядом уже кучкуются одногруппники. Кто-то хватает меня за локоть, и я оборачиваюсь. Это нищий протягивает грязный лоток и требует денег. Сзади подбегает наш сполошный экскурсовод. «Скорее в автобусы! – кричит он – Стоянка нельзя! Быстрее!» Мы, суетясь, забираемся внутрь, и тут Саша-сибиряк кричит: «Стоять! Четверых не хватает!» И, правда, Дины, Мишки, Вики и Славы на месте нет. «Они пошли пить кофе», - сообщаю я. Саша выбегает на улицу и громовым голосом, перекрывая гомон толпы, кричит: «Миша, Слава, идите сюда!» Кто-то предлагает: «Поехали, так мы их скорее заметим!» Саша возвращается в автобус и, высунувшись в окно, продолжает кричать. Неожиданно левые ряды оживляются, увидев в окне кофейни Мишу и Славу.
- Что они говорят? – спрашиваем мы, сидящие справа. С нашей половины ребят не видно.
- Руками машут, - отвечают слева.
- А что машут? Чтобы ехали или ждали? – спрашиваем мы.
- Шеф, тормози! – кричит сибиряк водителю. Тот делает неопределенный знак головой, разворачивается и набирает скорость.
Дорога идет резко наверх, и автобус начинает свой вертикальный взлет, поднимаясь к серому дождевому небу. «Мы едем в верхний город», - догадываюсь я.
- Что ж ты, Леха, брата родного бросил? – спрашивает, вздыхая, Саша-сибиряк. Наезд этот мне непонятен, и я оборачиваюсь к Лехе. Тот рассеяно кивает. У Лехи температура, это видно по лицу. И что не сторож он брату своему, становится очевидно. Поэтому сибиряк оставляет Леху в покое и переводит взгляд на меня. «А ты? – вопрошает он то ли серьезно, то ли в шутку – Бросила, значит, подругу?»
- В смысле? – удивляюсь я, но Саша уже отвернулся и от меня и печальным взглядом обводит автобус.
- Что вы за люди? – спрашивает он и смотрит в окно. За окном людей нет, там с холма открывается захватывающая панорама Куско. Наконец автобус останавливается, и мы выходим около развалин. Это Saqsaywaman – часть верхнего города инков. «Хоть позвоните им!» - рекомендует Саша, и Леха, разморенно кивнув, лезет за телефоном. Но ребята звонят сами, они поймали такси и хотят уточнить адрес.
Подвижный гид ведет нас наверх, где громоздятся мощные камни. На открытом воздухе инкские древности смотрятся куда более волнующе. Особенно на фоне предгрозового неба. Мы карабкаемся за гидом, то и дело оборачиваясь, чтобы сфотографировать панораму Куско. Город лежит внизу, большой и однотонно-коричневый, мощный, красивый город, которым гордились инки. И пусть они, взбираясь наверх, видели другую картинку, но должны были чувствовать волнение. Это ведь очень приятно смотреть на собственный город с холма. Особенно когда за спиной с гор ползет грозовая туча, и ее приближение наполняет чувством мощи, почти всевластия, и создает странную иллюзию, что стоит просто поднять руки, раскинуть их, взмахнуть и ты, легкокрылая мечта орнитолога, легко оторвешься от земли и поплывешь над холмами. Но люди, как известно, не летают. Даже в грозу.
Наконец на головы начинают падать крупные капли, и мы открываем зонты. Пустое. Небо прорывает. В центре инкских развалин нас накрывает не просто дождем. Это настоящий град. Кажется, ветер дует со всех сторон. Капли бьют слева, справа, в спину, в лицо и закрыться от дождя, угадав его направление, просто невозможно. Мы прижимаемся спинами к стене и смотрим, как мимо несутся грязевые потоки. И жалеем инков.
А потом дождь стихает. Мы сходим с камней на зеленую поляну, с которой открывается панорама города, и видим радугу. Она начинается от горы и тянется через темное дождевое небо к белоснежной фигуре Христа. Не дотягивается, растворяется где-то среди влажных туч.
Но нам уже не до красот. Мокрая одежда липнет к телу, заставляя непрерывно трястись от холода. Больше всего хочется в автобус - вжаться в серое велюровое сиденье, свернуться калачиком, яростно дышать на скрюченные руки… Но неутомимый гид продолжает скакать вокруг, что-то увлеченно рассказывая. Я понимаю одно – такая погода в верхнем городе Куско – обычное дело. Что ж мы, глупые, не взяли водонепроницаемых шуб?
К нам присоединяются четверо утраченных одногруппников. Они сердятся. Говорят, что выбежали из кафе, уверенные, что автобус их заберет, но мы, развернувшись, проехали мимо. Холодно и цинично, как последние суки. Не остановились, не позвонили. «Вы сами не пришли к назначенному времени!» - жестко отзывается Володя. И в салоне начинается перепалка. «Мы бы, так как вы, не поступили!» - говорит Слава. «Я очень разочарован!» - добавляет Мишка. «Я думала, что мы команда, мы друзья…», - вторит Дина. «Ребята, извините, но не поняли…» - подрагивая от холода и неловкости, говорю я. Что за жизнь? Сплошная софистика с кучей разных правд… Они нам машут: «Спасибо, что хотите остановиться», мы им в ответ: «Приятно вам ребята, оставаться»… «Вас никто не обвиняет!» – жестко говорит Дина и произносит одно только имя.
Коля не отвечает, и ситуация продолжает накаляться. Тут же вспоминают о том, как меня забыли на бензозаправке. «Тут в туалет не сходишь, без опасений, что все спокойно уедут, оставив тебя в чужой стране без денег и документов», - комментирует Мишка. Это преувеличение. Все же я была и с деньгами, и с документами, и даже с бесполезным в отсутствии роуминга мобильным телефоном. «Все мы взрослые люди и должны сами о себе заботиться!» - возражает Володя. «А я надеялся, что мы живем не по звериным законам», - сокрушается Слава. «А почему Коля молчит?» - недоумевает Дина. Я забираюсь на сиденье и прижимаюсь головой к стеклу. Холодно, как же мне холодно…
В автобус входит местная тетушка и предлагает по рюмочке мягкой анисовой водки. Это не жест доброй самаритянки. Это промо акция. Тетушка достает из сумки двухсотграммовые бутылочки в тканевом оплете и предлагает их по цене 10 sol за штучку. Торговля идет бойко.
- Мы едем в гостиницу? Едем в гостиницу? – спрашиваю я, поджимая мокрые окоченевшие ноги.
- Нет, - отвечают мне – Смотреть инкскую архитектуру.
Следующее по курсу – место под названием Q`uengo. Из него запоминается короткая сквозная пещера, где, по словам нашего вспененного гида, приносили в жертву лам. Каменные скворечники (перуанец утверждает, что туалеты). И два каменных столбика с желобком. Гид говорит – устройство для проверки девственниц Солнца (алью) на предмет девственности. Кто, писая, попадет в желобок – тот и невинен. Я возражаю, что это вопрос тренировки, а не воздержания, и одногруппники со мной соглашаются. Потом, уже в автобусе, Вика зачитывает нам выдержку из американского путеводителя, согласно которому, увиденное устройство – инкские солнечные часы. Это кажется убедительным. И мы между собой называем гида извращенцем. Кстати, это тоже похоже на правду.
Следующая остановка происходит у Tambomachay - стены инкской кладки с источниками. Гид уверяет, если попробовать их воду – непременно народятся близнецы. После такой рекламы из источника рискуют пить только Мишка и голубоглазая пара. Местные дети обступают меня и Свету, протягивая туалетную бумагу и замызганные конфеты. До оскомины привычный номер. «Нет, спасибо, - вежливо отзывается Света – Мне мама запрещает что-либо брать у незнакомых детей». Ухмыляюсь и присоединяюсь к собравшейся группе. По уверениям гида, на стене можно отчетливо увидеть выложенного камнями кондора. И люди с воображением, действительно, начинают его различать. Правда, в разных местах. И совсем не там, где впоследствии показывает гид. На этом программа заканчивается. Мы едем в гостиницу, ужинать и напиваться сепаратными компаниями. Окончательное перемирие будет заключено только на следующий день.

17.01
С утра мы выезжаем на осмотр четырех памятных мест кусковой области. Первое – Pisaq – площадка с астрономическими часами инков, к которой мы поднимаемся по горной тропинке. При этом основное впечатление оставляют не часы, а пейзажи вокруг. Под пунктом два - сельский, но крайне цивильный рынок. Новость торговой точки – кованные железные изделия. Я выбираю осетра с подвижным телом на шарнирах. У него почерневшая чешуя, примерно 20 сантиметров длины и круглые зеленые глаза. Перуанцы утверждают, что осетр серебряный и называют цену 80 sol. Через минуту, без большого морального труда, удается снизить стоимость рыбы до 35 sol. Осетр отправляется в сумку. Еще мне нравится каменная пума, но весит она явно больше 3-х килограммов. Отправляться в дальнейший путь с такой каменюкой не хочется. Наши уже сидят в автобусе, и, чтобы оправдать задержку, я достаю из сумки осетра и машу им перед своим лицом. Иностранцы принимаются истерически хихикать, а после просят дать посмотреть рыбу поближе. «Что это с ними?» - спрашиваю я Славу. Но тот только пожимает плечами. Когда осетр возвращается, Слава пристально смотрит ему в лицо и замечает: «А глаза-то могли бы сделать и не пластмассовые». «Да», - соглашаюсь я, но эта крези фиш мне нравится.
Теперь мы едем в Ollantaytambo. Пересекаем по дороге деревню, где делают чичу. У самогонщиков на домах вывешены красные тряпки. Что б сразу было понятно куда заходить. Но мы движемся мимо. И останавливаемся в маленьком городке в окружении гор, у подножия крепости. Больше всего крепость похожа на вырубленную в скале лестницу гигантов. Начинаем карабкаться наверх, останавливаясь отдышаться и послушать гида. Рассказывает он долго и исключительно про экономическую историю инков. Что сеяли, как пряли и далее по списку. Все это мы уже читали в книжках, а потому быстро перестаем следить за ходом изложения и идем гулять сами по себе, оставив возле гида дисциплинированных форинов. Меж тем ветер становится сильнее, начинает накрапывать, и мы забираемся в хижину слева от крепости. Самое главное и оттуда видно – наблюдательный пункт инков на скале напротив (как они лазили на такую высоту и, главное, как часто?), солнечное, но предгрозовое небо, радугу, частые и крупные капли дождя… Почти традиционные удовольствия Куско.
До церкви Chincero – последней точки дневного маршрута – мы добираемся уже в сумерках. Подробно осматриваем прилегающий рынок и бегло – церковь. Церковь кажется интересной, а рынок – нет. Но выбираем мы низменное.

18.01
И вот, наконец, мы едем на Мачу-Пикчу. Автобус, кряхтя и ломаясь, привозит на маленькую сельскую станцию Ollantaytambo, где мы перебираемся в поезд.
Вагоны мчатся, хлопая дверями, мимо буйной, почти тропической растительности и мутного потока неизвестной реки. «Поезд ушел от станции в 9.05. Сейчас без 10-и минут 11-ть. Скоро приедем». Это последняя запись, которую я делаю в дневнике. Дальше, после Мачу-Пикчу, писать уже не получается. Слишком странное, расслабленное состояние наступает. Поэтому детали теряются, и остаются одни воспоминания. Но они - хороши. Хоть и не уверена, что смогу ли их передать. Мачу-Пикчу - город странный.
Мы выходим из поезда и чувствуем, что воздух изменился, стал более влажным. Вокруг старомодной станции, которая почему-то напомнила мне полустанок из вестернов, поднимались высокие, густо-зеленые горы. Над ними – белесое, неосязаемое небо без облаков и солнца. Мы садимся в автобус, полный разноплеменных туристов и едем по извилистой дороге наверх, в гору. Вдоль окон проплывают высокие деревья, и возле одного я вижу группу мальчиков в национальных костюмах. Они машут нам руками, а один срывается с места и бежит на хорошей скорости за автобусом. Не отстает он и минут 5-ть спустя, тогда водитель, наконец, останавливается, открывая переднюю дверь. Мальчик заскакивает внутрь и быстро, и мрачно бормочет. То ли ругается, то ли колдует. А потом обходит ряды, собирая денег. «А, - понимаю я – Это просьба о помощи была». Мальчик степенно кивает пассажирам и выходит из автобуса.
Вскоре мы останавливаемся у современного пропускного пункта и протягиваем контролеру билеты. А дальше опять лезем в гору. Теперь уже собственным ходом. Я готовлюсь к долгому подъему, но мы выходим на пологую площадку и замираем. Внизу лежит серый каменный город. Не большой, не величественный, не блистательный. Но оторвать от него взгляд невозможно.
Я спускаюсь на травяную терраску и, защелкнув замочек «сидушки», сажусь на землю. Слушать экскурсовода с очередным описанием цикла сельскохозяйственных работ сил уже нет. И идти никуда не хочется. Вот просто так сидеть и смотреть. Не печалиться, не радоваться, не думать. Забыть о людях и себе. Не разговаривать ни с ними, ни с собой. Не запоминать. Не анализировать. Отгородиться и открыться, чувствуя, как обволакивает и наполняет тебя серый воздух Мачу-Пикчу. Города, где нет реальности, и нет нереальности. Нет аналогий, и узнаваний. И даже туристов нет, хотя вот они – цветные муравьи – движутся внизу по своим нахоженным муравьиным тропкам. Меня окликают, и я оборачиваюсь, с трудом отрываясь от панорамы. На терраску уже спустились наши ребята и тщательно выбирают ракурс фотосъёмки. «Люди, сплошные люди!» - сетуют Слава и Миша, приглашая меня спуститься вниз. И мы идем вперед, оставив экскурсовода с частью группы. Где-то там впереди храм Солнца, храм Луны, храм Кондоров и всякие менее популярные сооружения.
«Лёха! Иди к нам! Прибухнем!» - кричит огромный серый камень в стороне от дороги. Я приглядываюсь и вижу как за ним мелькает cашина олимпийка Bosco Sport. Рядом появляется светина белокурая голова. «Перед закрытием туристы сваливать начнут, тогда и побродим», - поясняет Света, приглашающе взмахивая рукой. «Ну, я пошел», - сообщает Леха и спускается к камню. А мы продолжаем подниматься наверх, оглядывая попадающиеся по дороге строения. Почти все они не имеют крыши или покрыты соломой. Мы петляем, выбирая маршрут так, чтобы оказываться в местах, где нет туристов. Найдя безлюдный переулок, садимся под навесом. «Рому?» - спрашивает Мишка и достает из сумки фляжку. Мы киваем и, отхлебывая, передаем бутылочку друг - другу. С удивлением понимаю, что пить сейчас не хочется. Вскоре к нашему укрытию заворачивает группа туристов, и мы выбираемся и идем дальше.
Храм Солнца не производит большого впечатления, по крайней мере, на меня. Куда приятнее сидеть на любимой желтой «сидушке», которую я теперь предусмотрительно не отстегиваю, и смотреть сквозь останки храма Кондоров на горы. Слава проводит блиц-экскурсию, сообщая, что, по его путеводителю, тот большой и плоский камень, похожий на куя (по-моему, не похожий), - место, где инки привязывали солнце (на ночь?) и где, по их же инкскому мнению, существовал столб прямой энергетической связи с Сириусом. И что даже сегодня можно почувствовать эту связь, если положить на камень руки и подумать о хорошем. Я решительно направляюсь вперед и, выискав местечко между форинами, возлагаю на камень руки. «Стена плача», - сообщает кто-то сзади. Кажется, Володя. Очищаю голову от мыслей и начинаю искать контакт, вспоминая объективный позитив своей жизни. Камень холодный и все же я что-то чувствую. Не так отчетливо, как наверху, на травяной терраске с видом на Мачу-Пикчу, но все же… «Ничего у тебя, Маша, не получится, - сообщает мне сзади ироничный голос – У тебя же энергетический канал закрыт… сидушкой». Резко оборачиваюсь и вижу ухмыляющихся Славу и Володю. «Гады, - констатирую я – обломали связь с Сириусом!» И тут же настораживаюсь. Невдалеке слышна русская речь. И эта речь не наша. Тетушка ведет индивидуальную экскурсию для двух компатриотов. Мы подходим к ней ближе, знакомимся, записываем координаты. Дама уже несколько лет сопровождает по Мачу-Пикчу и в сердцах рассказывает нам о тяжелой судьбе иностранных экскурсоводов. Миграционная политика страны не допускает, чтобы рабочие места перуанцев занимали иностранцы. При этом сами водить экскурсии на русском языке аборигены не могут. Поэтому каждую группу сопровождают два человека – один экс-россиянин и другой – местный. Первый все рассказывает, а второй – движется рядом или стоит в стороне молчаливой тенью. Видимо, зарплату и типсы они делят на двоих, иначе, в чем была бы проблема? От дамы мы узнаем, что в храм Луны попасть никак не можем, он наверху соседней горы. И туда разрешают начинать подъем только до 12.30. Иначе к закрытию не успеем спуститься. Уже почти час дня, и мы печалимся. По словам собеседницы, Храм Луны что-то необыкновенное, в нем полностью теряешь ориентацию в пространстве и времени. Могу себе представить. Правда, лезть туда ого - го.
Мы делаем еще один привал и начинаем выбираться обратно. Теперь серое небо Мачу-Пикчу бомбардирует нас каплями. Постепенно, по одному – двое, мы стягиваемся к терраске, с которой начинали спуск к Мачу-Пикчу. Мои одногруппники, не снимая рюкзаков, уже натянули цветастые пластиковые плащи и стали похожи на стайку оптимистичных горбунов. Теперь все друг-друга тщательно пересчитывают. Остаться одному в заброшенном городе куда романтичнее, чем в придорожном туалете, но и опаснее. На этот раз не хватает Коли и Дины. Мы видим, как Николай медленно движется к терраске, его вычеркиваем. Потом замечаем и Дину. Она оживленно беседует с каким-то перуанцем. Наконец, машет рукой своему собеседнику и поднимается к нам. «Что-то тебя к иностранцам все тянет, какая-то ты морально неустойчивая», - глумится Саша, но Дина не парирует. Перуанец рассказывал ей об абсолютно скрытом и хорошо сохранившемся нетуристическом городе инков. Где все первозданное, и куда организуют туры только редкие местные операторы. Причем, не всем и не всегда удается вывести группы к этому заколдованному месту. Конечно, очень удобно для перуанского гида побродить с туристами по лесам, а потом сказать, что город не открылся. Может, и вовсе нет этого города? Но идея увидеть что-то аналогичное Мачу-Пикчу, только лучше сохранившееся и без людей, захватывает и волнует. А вдруг все это правда? «Конечно, правда!» - утверждает Дина, и мы вздыхаем. Уже давно пора идти к автобусам, но как же этого не хочется делать… «Я сюда вернусь!» - говорю я себе и городу, полностью уверенная в словах. И оборачиваюсь через плечо. На терраске, где мы сидели, теперь пасутся альпаки.
В поезде говорить не хочется, нужно переварить, а лучше оставить себе эти странные ощущения. Я закрываю глаза и не обращаю внимание на курсирующую по нашему отсеку фляжку. Иногда только приподнимаю веки и вижу как внизу, под откосом, несется мутный и бурный поток неизвестной реки. Я не хочу уезжать, но ново обретенная сфинксовая мудрость уверенно рекомендует не печалится. Все будет, и другого не дано. Неожиданно голоса вокруг становятся оживленнее. Я открываю глаза и пытаюсь понять происходящее. «Стоим, - сообщает кто-то – Рельсы завалило камнями. Теперь это надолго». Выбираюсь на воздух, радуясь неожиданному подарку. Сажусь на краю обрыва и смотрю на мутную воду внизу. Напротив, на горе, отчетливо видно огромное лицо индейца. Или это новое зрение читает мне скрытое? «Люди, - слабо спрашиваю я – Вы видите индейца на горе?» «Маша, не жуй больше коку» - советуют в ответ. Сзади стоят наши и решают, кто пойдет за спиртным. Кажется, одна бутылка у Саши есть, но этого, очевидно, мало. «Куда, - думаю я – куда тут идти за спиртным? Горы, река, ни одного живого человека вокруг…» И снова впадаю в свой тихий транс. И выхожу из него только от слабого позвякивания. Леха гордо поднимает над головой две бутылки коричневого рома. И в этот момент мою буддистскую нирвану надрывает мощнейшее чувство гордости за страну. Такой прилив я не испытывала никогда. Гимн, флаг, кадры с улыбающимся Гагариным и даже завоеванный ЦСКА кубок УЕФА не трогали, а тут – нате! В глухих перуанских горах, на полном безлюдье наш человек нашел две бутылки рома. «Леха, ну ты даешь, Леха…» - бормочу я. «Пить будешь?» - просто и конкретно спрашивает наш герой. «Да», - отвечаю я. А как за родину не выпить?
Мы собираемся кружочком – Света, Саша, Дина, Леха, я и Володя. Мы пьем прямо из горла. Легким движением руки Николай извлекает из кармана пластмассовую коробочку от пленки. «Мне, пожалуйста, в рюмку» - говорит. И я вновь чувствую укол патриотизма, правда, совсем легкий. Ведь вот же наши, а? Что только не придумают. И спутники, и ракеты, и пить из таких «стаканчиков»…
А поезд все не едет и не едет. А три бутылки постепенно заканчиваются. Но эффект их уже очевиден. Народ – и наши, и форины – курит в тамбуре. Мы поем с Диной песни. Леха движется по салону, обвешанный двумя итальянками. Троим им в проходе тесно и итальянки стукаются о людей и сиденья, но этого не замечают. Молодая американка достает косяк и предлагает выкурить его в честь дружбы народов. А в вагон, между тем, входит полиция. Они целенаправленно идут к нашим сиденьям и начинают рыться под ногами. «Что вы тут ищите?» - спрашиваем мы. И они отвечают: «Ром». Увы, но это очевидно, - какая-то сволочь навела. Пить ром в общественном перуанском транспорте категорически запрещено. «Нету, ничего у нас нету!» - говорит Дина и эмоционально взмахивает руками. Она стоит возле меня, прижавшись к стенке у выхода в тамбур. Полицейские смотрят на нее лениво и продолжают заглядывать под сиденье. Потом пожимают плечами и уходят.
«Идиоты», - говорит Дина, кивая на удаляющихся полицейских, и достает бутылку. Все время обыска она прижимала ее спиною к стене. «Да, - вздыхает Света, обводя глазами нашу компанию – Никакой выучки. Перелей-ка сюда». И протягивает бутылочку из-под йогурта. Мы запираемся с Диной в туалете и маскируем ром под молочный продукт. Пустую бутылку я прячу к себе в сумку. «Наверное, проводник застучал», - предполагает Дина, и я иду искать этого поганого проводника. Он молод и любезен, и клянется в невиновности. А также показывает рукой в конец вагона, где, по его словам, и сидят мерзкие предатели. «Надо, наверное, им по морде дать?» - меланхолично спрашивает Леха. «Пойду что ли, дам…», - мягко продолжает он и отстраняет итальянок. «Нет! – взвиваюсь я – Пожалуйста, не надо! У тебя жена, дети… И вот две итальянки по бокам висят к международному конфликту не готовые. А если это все-таки проводник?» «Ладно», - соглашается Леха, и я успокаиваюсь. И тут же поворачиваюсь на шум из нашего отсека. Саша и Дина отправляются в путь за новой порцией рома. Света смотрит в спину мужа без суетных эмоций, задумчиво отхлебывая из бутылочки с йогуртом. Она не верит, что ребята могут не успеть. Она в их способностях не сомневается. А вот я начинаю нервничать. Особенно, когда проходит время. Особенно, когда проводник загоняет народ в вагоны и сообщает, что поезд вот-вот тронется. «Где? Где, - говорю я ему – У тебя стоп-кран?» Любезный юноша подводит меня к большому железному колесу и уходит проверять состояние вверенного вагона. Поезд лязгает и вздрагивает, и я понимаю, что вот в эту самую минуту должна решить – готова ли нарушить общественный перуанский порядок и повернуть поганое колесо? Но сделать этого не успеваю. Сзади раздаются крики – Саша и Дина вернулись. Они впрыгнули в поезд в последний момент и теперь стоят в проходе, демонстрируя нам новые порции рома.
Конец поездки оказывается смазанным. Я сижу на переднем сиденье автобуса и слушаю плеер, пытаясь различить дорогу за стеною дождя. В конце салона, открыв окно, судорожно блюют итальянки.

19.01
Мы сидим в аэропорту и ждем самолет. Он должен везти нас в Порто-Мальдонадо, на Амазонку. Сидим уже несколько часов, поскольку рейс откладывается на неопределенное время. Не знаю, как других, но меня раздирает тревога и чувство вины. Обычный похмельный синдром, но трезво начинаешь его оценивать, только выпив литр-полтора пива. Чтобы привести в порядок руки и голову, покупаю себе бутылку. То же делает Дина. То же – Саша, Света и Леха. Так, постепенно, жизнь начинает налаживаться, и разговор оживляется. «Бедные итальянки, - вспоминаем мы – Как-то им теперь?» Неожиданно замечаю, что Володин цвет лица отливает зеленым. «И он тоже?» - спрашиваю я шепотом. «Ха!» - отвечает Дина. Чувство вины растворяется в очередной бутылке. В конце - концов, «а кто не пьет?» Вот, даже Володя… Сев, наконец, в раздолбанный самолет, ощущаю себя новорожденной. Все только начинается. Все впереди. И засыпаю, даже не чувствуя, как дребезжит и скрипит самолетик, выбираясь из воздушных ям.
А в Порто-Мальдонадо нас встречает парящая жара. Мы снимаем с себя свитера, рубашки, куртки и перебираемся в автобус. Над накаленными сиденьями летают мухи. Мы отправляемся в джунгли, ё мое! Неужели это, действительно, со мной?
Проехав полчаса или более, останавливаемся у реки – широкой и мутной. Это – Мадре де Диас – приток Амазонки. «А ведь на карте всего лишь тонкая голубая веточка» - говорит Коля.
Вода в Мадре де Диас бурная и ровного коричневого цвета. У самого берега плескаются дети, но присоединиться к ним не хочется. Потому, что белый человек в эту воду не полезет. Потому, что в реке есть крокодилы. И потому, что у берега неуклюже разворачивается шумная промышленная баржа. Рядом качается наш приземистый коренастый катер и опасно кренится, когда перуанцы с грохотом швыряют в него сумки. Вздрагиваем и обречено провожаем багаж глазами. На борту нам выдают оранжевые жилеты, и катер отчаливает от берега, с трудом разойдясь с клокочущей баржей.
Вот они джунгли – слева и справа от мутной реки. Но смотрим мы, в основном, на багаж. Наверху ничем не закрепленной горы сумок качается одна. «Ох, упадет!», - говорит голубоглазая Яна, и муж подбирается поближе - спасать их трепещущие вещи. Дорога до лоджа занимает около часа. Наконец, мы останавливаемся у пристани и поднимаемся наверх, к аккуратному деревянному ресепшн. Все очень цивильно. Почти как на Мальдивах. Лодж - абсолютно туристический, не дикий. И все-таки воздух здесь мрачный и влажный, а за дощатой галерейкой видна густая, незнакомая зелень.
Нас кормят курицей с рисом, ланч завернут в крупные листья неизвестного растения. С трудом проглатываем сухую птицу, а после идем на ресепшн, где получаем ключи от бунгало с именем животного на брелоке. Наше зовется – «галлино», петушок. Название других запоминать не успеваем. «Да это очень просто, - говорит Света – Наше бунгало - Buho. То есть, Бухо. А если по-русски прочитать – то «Вино».
Бунгало Buho оказывается рядом с нами. И скоро я, Света и Дина уже стоим на веранде, наблюдая, как под мелким дождем в одних плавках гуляет голубоглазый муж -Сережа. Потом он уходит куда-то в лес. А на его месте появляется тапир. За тапиром спешит перуанец и призывает дать животному бананов. Но нет у нас бананов, и тапир убегает, предоставив, однако, нам возможность его рассмотреть. Это большой серый и лысый кабан с подвижным хоботком вместо носа. Следующим объектом нашего интереса становится огромная улитка. Ее нашел Сережа по дороге к бунгалу «Форель».
Вечер заканчивается мирно и без приключений. Коктейлями и пивом в баре лоджа.

20.01 – 21.01
Позавтракав с утра и подобрав на ресепшн сапоги по размеру, мы идем на прогулку в джунгли. Все точно как в фильмах – длинные лианы, свисающие с необъятных деревьев (Леха за эти лианы дергает, обдирая руки и обдавая проходящих водой), черная спокойная река с нависшими над нею зелеными ветвями и местный гид с внушительным мачете. И все же мы немного разочарованы. Хотя бы потому, что мачете носит, в основном, декоративные функции. Или потому, что перуанец говорит заученно, согласно обкатанной программы. Он останавливает нас через каждые пять минут. Показывает термитов. Какой-то розовый грибок. От трения он должен дать искру, но грибок подводит, сбоит. Гид срезает прутик и начинает на ходу очищать его от листьев, оставив лишь одну кисточку на конце. Перуанец обещает нам тарантула, наклоняется и засовывает прутик в норку. Оттуда неохотно вылезает черный мохнатый паук. «Какой же это тарантул? – недоумевает Слава – Это же птицеед». «И сколько лет они живут?» - спрашивает кто-то из наших. «Двадцать», - отвечает гид. «А сколько лет Вы работаете в этом лодже?» - продолжают пытать одногруппники. «Восемнадцать», - отвечает сопровождающий. «Какой ужас», - сокрушаются ребята. Они представляют как ежеутренне, день за днем, год за годом, всю сознательную жизнь, несчастного тарантула-птицееда тыкают в бок прутиком, и паук устало выползает поприветствовать публику. И проклинает тяжелую долю.
От частых остановок становится скучно, поэтому я, Саша и Света идем по тропинке вперед. Скоро голос гида затихает, и мы слышим нестройные посвистывания местных птиц. Теперь это больше похоже на джунгли. Теперь мне это нравится. Возле тропинки вижу указатель. До чего-то осталась тысяча метров. Или до кого-то. Тропинка ветвится. Разделяется на два рукава. Потом еще на два. И еще. «А мы не потеряемся?» - опасливо спрашиваю Свету. «Да где здесь можно потеряться? Абсолютно туристический маршрут!» - отзывается Саша с легкой нотой презрения. Не то к моим страхам, не то к этой нахоженной тропе с деревянными указателями. И тут воздух прорывает оглушительное рычание. «Ой, - говорю я – А вдруг этот, до которого была тысяча метров, - хищник? Пантера, там, ягуар… Кто у нас в джунглях водится?» «Испугалась?» - хмыкает Саша и идет вперед. Света движется следом. Вздыхаю и догоняю ее. «Да не бойся, - успокаивает Света – Я в тайге бывала, знаю. Если зверь хочет напасть – он рычать не будет. Наоборот. Постарается подкрасться тихо и незаметно. Ты даже не услышишь…». В этом есть резон. Становится легче. Не будет хищник нас пугать перед едой. Как-то даже глупо. И тут рык смолкает. И наступает почти абсолютная тишина. Не слышно даже птиц. Саша и Света продолжают идти вперед, но уже, как мне кажется, напряженно. Будто через силу. «Знаете что, - заявляю я решительно – Вы как хотите, я пойду обратно!» Жаль, конечно, если ребят съедят. Но если съедят меня – будет намного обиднее.
Они останавливаются, колеблются. «Ладно, Саш, - говорит Света – пойдем назад». Мы разворачиваемся и возвращаемся к группе.
Страшным хищником оказывается мелкая обезъянка-ревун. Об этом рассказывает гид, пока мы втроем ищем свободы. Обезъянка – это не романтично. Но я благодарна шумной твари за испытанные эмоции.
Последовательность дальнейших событий помню уже плохо. Что было в первый день? Что во второй? Мы выполняем еще три пункта программы. Катаемся на лодке по лесному озеру. В лодке всем места не хватает. Первыми ее занимают немцы. «Еще один человек! – кричит гид – Садитесь сюда!» Наши делают вид, что не слышат. «Ну что, кто хочет к фашистам?» - спрашивает не то Саша, не то Мишка. «Я пойду!» - отзывается Дина и идет вслед за немецкой группой. Остальные залезают на шаткую вышку – деревянную платформу на проржавевшей железной конструкции. Оттуда видно все озеро. Спокойная темная вода в пятнах кувшинок. Лодка отчаливает от берега и тут же начинает накрапывать дождь.
«Так вам и надо, - говорит кто-то из ребят – Это вам за Сталинград!» «Там ведь еще Дина», – напоминаю я. «Коллаборационистка», - пожимает плечами Саша и развивает заявленную тему. «У, гады, - говорит Слава – Как же я их не люблю». «Но это же другие люди! – возражаю – Сын за отца… И все такое…». Но ребята дружно хаят немцев, а потом переходят к решительным действиям. «Сейчас мы их прицельно!» - говорит Саша и, очистив банан от кожуры, кидает шкуркой в лодку. Не попадает. Затем в банановую баталию вступает Слава и, кажется, Мишка. «Это органический мусор и природного баланса не нарушит», - поясняют они нам, хватаясь за новую партию кожуры.
По- хорошему, безобразию надо помешать. И про немцев поспорить. Но это так смешно, кидаться банановыми ошметками. Особенно когда не попадаешь.
Яна смотрит на мальчишек осуждающе. Она понимает неправильность происходящего и даже что-то говорит по этому поводу. Но тоже смеется, хотя и стыдливо. Как я. А потом подходит к Саше и мягко произносит: «Ты неправильно кидаешь. Корка легкая, в нее надо что-нибудь завернуть. Тогда попадешь». «Ну, так и кинь сама» - предлагает Саша. «Нет, - отвечает Яна, потупясь – Не могу. Это нехорошо». Мальчишки хохочут и иронизируют по поводу Яниной деликатности.
А потом к лодке спускаемся мы. Дождь уже кончился, и ребята задорно улыбаются промокшим немцам. Теперь форины лезут на вышку. Но корками не кидаются.
Саше скучно плыть с нами. Он раздевается до пояса и выволакивает из воды старую полузатопленную лодку. Берет у гида ведро и вычерпывает воду. У лодки серьезные пробоины, но Саша работает так быстро, что скоро оказывается на плаву. И догоняет нас, попеременно работая то веслом, то ведром. Немцы хлопают сверху русскому титану и направляют на нас объективы своих фотокамер. Все-таки надо было кинуть в них коркой. Не за Сталинград, а просто.
Еще один пункт программы – остров обезьян. Мы приплываем к нему на катере и, завязая в лужах и грязи, идем вперед. Сверху на нас смотрят лупоглазые зверьки неизвестных пород. Гид просит соблюдать осторожность в кормлении животных, но мы его не слушаем, отстраивая свои фотоаппараты. Мне обезьяны не нравятся, и кормить их или снимать желания не возникает. Поэтому я отхожу и закуриваю сигарету, вызывая злобную гримасу на лице немолодой иностранки. И тут раздается крик гида. Это Леха нарушил правила безопасности в кормлении верещащих тварей.
А потом мы плывем на лодке к лесной деревне. Вода тихая и темная. И прямо к ней свисают гибкие ветки деревьев. «В деревню не попадем, - говорит гид – Вода поднялась. Дорогу затопило. В некоторых местах по шею будет». «А лодка?» «Лодка не пройдет!» «И что с того, что по шею? – спрашивает Мишка – Я все равно пойду! Леха, ты со мной?!» Лехе идти не хочется. Он грустно смотрит на черную высокую воду и пожимает плечами. «Оставайся с нами, – предлагает Саша – С кем мы выпивать будем, если утонешь?» «Мы пойдем», – говорят двое молодых немцев. «Видишь, – стыдит брата Мишка – Даже немцы идут». Леха вздыхает и снимает футболку. «Берегите себя, – прошу я – И, все-таки, Леха, оставь мне бутылку». Леха выгребает из кармана штанов початую бутылку водки. Ребята выпрыгивают за борт и, завязая в иле, бредут вперед. «Ну, а я, пожалуй, купнусь», - сообщает Саша и с шумом плюхается за борт. Мальчишки возвращаются через полчаса, мокрые и грязные. Но довольные. По крайней мере, Мишка. Он показывает ожерелье с засушенной барракудой, и мы опасливо гладим острые зубы рыбки.
И все-таки самую яркую картинку от дней в Порто Мальдонадо оставляют не джунгли. Идет частый серый дождь, срывая запланированную экскурсию на какую-то башню. В лодже делать нечего абсолютно. Ищу по территории Дину, но на терраске с гамаками у воды нахожу только Сашу. Он качается в сети как свежевыловленная рыба и смотрит на реку. Я прохожу и, выбрав гамак поудобнее, устраиваюсь. Говорить не хочется. Хочется просто лежать и смотреть на серое небо и полоску джунглей на другом берегу реки.
Скоро к нам присоединяется Дина. Она устраивается ближе к Саше и что-то спрашивает об общих знакомых. Потом приходят Света, Леха и Слава. Света и Леха не качаются в гамаках. Они разливают джин. После первого глотка, я понимаю, как хочется курить. Но сигареты далеко, где-то в нашем бунгало «Петушок», за стеной дождя. Я беру у Славы трубку и чувствую себя абсолютно счастливой. Лежу в гамаке почти на Амазонке, пью крепкий, почти не разбавленный джин, и курю черную трубку. Разве не об этом я, пусть и неосознанно, мечтала, читая в детстве книжки? Не об этом тосковала, замурованная в клаустрофобийной, тотально не выездной стране? Не от того волновалась, услышав в мультфильме про Броненосца и Черепаху веселую и трагичную в наших реалиях песню? «На далекой Амазонке не бывал я никогда…» «Ребята, - говорю я, расчувствовавшись – Я так счастлива. Абсолютно. Наверное, так уже не будет …». «Ну, тогда умирай, – спокойно предлагает Саша – Прямо сейчас». Меня его идея возмущает. Я, значит, умирай, а они - мою порцию джина?
Когда темнеет – решительно и разом, как на российском юге – нам предлагают вместо потерянной экскурсии посмотреть кайманов. Мы садимся в лодку и тихо отчаливаем в ночь. Непроглядную, чернильно-черную, стершую границы между рекой, лесом и небом. Только свет фонаря, вырывающий из темноты фрагменты воды, и звезды. Крупные, низкие, незнакомые. Мы должны смотреть на воду. Там обещаны кайманы. Их глаза отражают электрический свет и отвечают красными вспышками. Но крокодилов нет. Ни одного, даже самого завалящего. И мы задираем головы наверх. И теряем реальность. Небо становится ближе и втягивает нас в себя. «Южный крест, - говорит Слава – Орион». Большой медведицы нет. И искать ее – бессмысленно.
А ближе к ночи мы жжем костер. И кормим нового Мишкиного друга – рыжего кота Ваську. Может, перуанцы зовут его и по-другому, но Васька откликается и садится с нами у костра, уставившись желтыми загадочными глазами в непроглядную ночь. Там за дрожащим пятном света подступают к нам джунгли. Там выходят из своих нор диковинные звери. И пляшут на ветвях обезьяны. Васька не хочет туда. Его вполне устраивает наше общество. «Васька, Васенька, - ласково говорит Мишка – Я тебе завтра еще еды принесу».
И обещание сдерживает. Утром, пока мы с вещами и в смятенных чувствах набиваемся в лодку, Мишка кормит Ваську яичницей.

22.01
Днем прилетаем в Лиму. В городе жарко и ослепительно солнечно. Света и Саша движутся по своему маршруту. Вика, Мишка, Слава и Леха уходят купаться на океан. Дина ложиться спать. А я, завершив хозяйственные дела, иду гулять по городу. Спускаюсь к воде, смотрю как грязные волны прибивают к берегу пловцов и еду в центр Мирафлореса. Ничего нового. Все тоже. Только очень грустно. Потому, что завтра уезжать. Когда грустно – лучше спать, отличное средство. И я присоединяюсь к Дине. И встаю уже на закате. Для того чтобы поужинать в местном курином ресторане. И чудовищно напиться, мешая пиво, водку, ром и снова пиво. Добрый человек Леха мне помогает. Злой человек Слава наблюдает, но не участвует. Поэтому с утра встает со свежей головой и увлеченно осматривает город. Очень Славе интересен рыбацкий квартал. И францисканский монастырь. И музей инквизиции. И смотрит он на все воодушевлено. В отличие от меня, которая в экскурсии участвует номинально и хочет только одного…

23.01
Пива! Холодного, теплого, любого. Но лучше – холодного. Я отрываюсь от него только тогда, когда мы заходим в магазин «Альпака 111», купить дорогой вариант альпачьей продукции. В основном – это свитера. От 50 до 200 долларов за штуку. Женские – веселенькие. Мужские – однообразные серые или синие. Но очень мягкие. Мне нужно купить себе свитер. Может, тогда совесть заткнется и перестанет спрашивать, почему я не поехала смотреть золото инков вместе с братьями-фотографами и Колей. Но выбирать свитер тяжело. С похмелья просыпается небывалая критичность. Итак голова болит, а тут через нее еще свитеры натягивать, а потом снимать. Периодически выхожу и показываюсь Вике. Она вежливо откладывает приглянувшиеся вещи и дает советы. С боку на меня и Вику наседает Слава. Он тоже не может решиться. То колор не тот, то рукава длинны. «Не бери», - советует Вика и тут же попадает в мои руки. «А здесь не морщит? – спрашиваю я – А тут не тянет?» Мишка выходит на улицу. «А это лучше?» – спрашиваю я ребят, выбираясь из кабинки. Обалдевший от наших дискуссий Леха хватает меня за ярлычок свитера и подтаскивает к продавцу. «Отрежьте, - говорит он по-русски – Она это берет». Продавец улыбается и отрезает ценник. А мне остается только достать карточку. Фу! Насколько же легче! Теперь можно с чистой совестью уйти из магазина и выпить пива. Так, сжимая в руке очередную банку, я, спустя несколько часов, и захожу в самолет.
В Амстердам прилетаем очумелые. Ночь и день мешаются. Голова от сна в самолете тяжелая. Размещаемся в аэропортовой гостинице и идем гулять по дьюти фри. Постепенно аэропорт вымирает. Это странное ощущение. Только недавно вокруг сновали люди, а теперь мы почти одни. Дина присаживается на багажную тележку, и я качу ее по плоским эскалаторам и гулкому каменному полу. Вот она, абсолютная свобода. Мегаполис после водородной бомбы. Потом мы находим пробку и увлеченно играем в футбол. Потом заказываем пива в пустынном ночном кафе. И встречаем первых компатриотов. Единственные люди, которые попадаются нам в ту ночь в аэропорте – это жители России и стран СНГ. Несколько ребят спят, сдвинув стулья, в зале ожидания на втором этаже. Парочка – пьет с нами пиво в баре. Встречаются и три русскоговорящих прибалта мафиозного вида. «О! – говорит один – Бабы!» И показывает на нас со Светой. Саша смотрит на него серьезно, и прибалт оставляет заявленную тему. «А мы только из тюрьмы, - сообщает он доверительно – Нас с рейса в Венесуэлу сняли и на три дня посадили. А теперь вот выпустили. Опять в Венесуэлу полетим».
Постепенно компания редеет, и все отправляются по номерам. «Послушай! – говорю я Дине, распахивая дверь нашей клетушки – Сегодня же королевская ночь. Ты в пионерских лагерях была? Пошли мазать ребят пастой?» Мы, как и положено, греем продукт, и тихо, на цыпочках, выбираемся в коридор. Почти все двери одногруппников закрыты. Наконец, одна слабо скрипит и поддается. Внутри совсем темно и все же в луче коридорного света различаем Славу и Колю. Слава слабо шевелится и что-то говорит. Мы охаем, смеемся и вылетаем в коридор, так никого и не намазав. И не говорите, что люди не меняются. Пионеркой я была решительней.

24.01
С утра оказывается, что тихий аэропорт за каких-то пару часов превратился в муравейник. Мы завтракаем: Дина – кофе, я – пиво. И идем с вещами на выход. Там, впереди, в конце мраморного коридора, совершается посадка на наш рейс. «Не хочу я лететь. Не хочу. Не хочу» - тихо затягивает Дина на мотив «Беловежской пущи». «Ну, а я что, хочу? Не хочу абсолютно!» - откликаюсь я, стараясь попадать в ноты. «А вон, наши стоят, уже в оче-реди» - вступает Дина. «Ну, и мы тоже встанем, только пиво припрячу!» - сообщаю я, слегка фальшивя.
Мы машем ребятам руками и занимаем место в конце. Это очень грустно – вставать в очередь на посадку, когда поездка закончена. Но мы продолжаем петь. И смеемся, когда куплеты выходят удачными. Потому, что самолеты не только приземляются в Москве, но и улетают из нее. Иногда вместе с нами. И это – большой повод для оптимизма.

ФОТОГРАФИИ из ПЕРУ и БОЛИВИИ Николая Баландинского