ФРАНЦУЗЫ в ГВИАНЕ (из книги «Приключения великих первопроходцев»)

Миф о стране Эльдорадо, который зажег воображение и более века возбуждал вожделения, постепенно рассеялся, поиски золота отошли на второй план, и отныне путешественники занимались только колонизацией. Первые ее попытки можно назвать откровенно неудачными, если не больше, поскольку для колонизации этой страны бесконечных непроходимых лесов, не имеющей других путей для проникновения, кроме почти несудоходных рек, для разработки прекрасных лесов, всевозможных рудников и огромного разнообразия природных богатств, необходимо было привлечь большое количество людей, жадных до работы и не знающих усталости. Но первых колонистов, прибывших на эти реки, к тому же в малом количестве, привлекали надежда на легкую наживу, большие доходы, которые можно получить без особых усилий. Это были люди без определенного рода занятий, навербованные для новых колоний по притонам и злачным местам, не приспособленные к тяжкому труду, но одержимые алчностью, поэтому для эксплуатации природных богатств приходилось прибегать к труду порабощенных аборигенов и ввозимых в страну рабов.

В 1604-м, а по другим сведениям в 1612 году, была организована первая французская экспедиция для колонизации Гвианы. Ее начальником назначили капитана де Ла Равардьера (1570-1631). Очарованный мощным течением Амазонки, он обосновался и укрепился на большом острове Мараньян, откуда португальцы не замедлили его изгнать.

Рекой, принявшей в 1626 году первых колонистов, прибывших в Гвиану, была Синнамари. Двадцать шесть человек под командованием сьёра Шантайя и сьёра Шамбо набросились на огромные леса с дерзкой мыслью прорубить в них просеку. Их дальнейшая судьба неизвестна.

Вторая экспедиция, состоящая всего лишь из четырнадцати человек, оставшихся от колонистов, пытавшихся освоить берега Синнамари, обосновалась на реке Кунамане с целью произвести здесь раскорчевки. Затем в помощь им прислали около пятидесяти человек, потом еще шестнадцать. Но колония все же развалилась из-за постоянной нехватки рабочих рук и плохо выбранного места для ее строительства.

В 1633 году маленькая группа вынуждена была отступить на остров посреди реки Кайенна. Одна часть выбрала берег Ремира, другая укрылась на холме, носящем имя карибского вождя Сеперу (это событие относится к 1634 году, а основание деревни и форта Кайенна – к следующему, 1635 году).

В том же 1633 году несколько торговцев из Руана получили у Ришелье привилегию на торговлю и навигацию в странах, расположенных между Амазонкой и Ориноко, Новое подтверждение этих прав им было дано в 1638 году грамотой, в которой говорилось, что компании разрешается продолжить колонизацию земель от устья реки Кайенна до устья Марони, по направлению к мысу Норд (Норти) и обосноваться во всех странах, не занятых никаким христианским владельцем, между «рекой Ориноко, включая оную, и рекой Амазонка, включая оную». Эта грамота доказывает существование достаточно большого количества поселений до 1633 года. Первый полк был послан этой компанией, основанной под названием «Руанская» под командованием капитана Леграна. Второй, более многочисленный, прибыл позже, чтобы окончательно завладеть освоенными территориями, им командовал Понсе де Бретиньи. Он появился 25 ноября 1643 года в устье Магури с двумя кораблями и тремя сотнями бродяг и отщепенцев на борту. В различных пунктах вдоль берега обитали несколько французов, жалкие остатки существовавших некогда по берегам рек колоний. Они говори¬ ли на языке племени галиби (одно из племен гвианских карибов) и переняли их привычки.

По прибытии Понсе де Бретиньи также обосновался на вершине холма Сеперу, построил форт и окружил его палисадом для защиты от возможных набегов индейцев. Вместо колонизации Бретиньи, охваченный истинным военным безумием, всех поставил под ружье и создал режим немыслимой тирании. Он истощил силы и энергию подчиненных на бесполезное строительство фортов и оборонительных сооружений. Голод, плохое обращение ожесточили толпу невольников. Они схватили Бретиньи и заковали его в кандалы, но поскольку среди них не было никого, кто мог бы его заменить, то власть ему вскоре вернули, и он воспользовался ею для еще более свирепых бесчинств.

Вместо того чтобы подружиться с добрыми и миролюбивыми индейцами и, следовательно, легко подчинить их себе, этот кровожадный зверь мучил их без всякой нужды и стал первой жертвой своей нелепой жестокости. Индейцы ушли в леса и не кормили больше маленький отряд, которому угрожала теперь голодная смерть. Бретиньи, намереваясь преследовать их, попал в засаду и был убит вместе с большинством своих людей. Сумели убежать и укрыться на вершине холма Сеперу только двадцать пять человек. Руанские компаньоны прислали помощь этой колонии только через два года после отправления экспедиции. Французу по фамилии Лафорест было поручено проводить в Кайенну сорок человек подкрепления. В конце шестой недели индейцы их перебили, за исключением двоих, сумевших пробраться в Суринам, где уже обосновались голландцы.

К концу 1651 года в Париже создается новая ассоциация под названием «Компания Эквиноксиальной (Равноденственной) Франции», состоящая из двенадцати членов, которые собрали капитал в восемь тысяч экю. Члены «Руанской компании», видя, что привилегия от них ускользает из-за невыполнения условий концессии, спешно отправили в Кайенну в феврале 1652 года шестьдесят человек, чтобы основать там новое поселение, Эта экспедиция возвела на холме Сеперу форт на развалинах прежнего, оставшегося от Бретиньи, произвела корчевку леса, посадила маниоку и батат, короче, выполнила задачи колонизации. Однако новая компания получила от короля грамоту, отзывавшую за невыполнение условий концессии прежние, выданные членам «Руанской компании».

Парижская компания организовала, опять же опираясь на военных, экспедицию из восьми сотен человек. В момент отправления аббат Мариво, бывший душой предприятия, упал в Сену и утонул. Один из компаньонов месье де Руайвиль принял командование и тотчас, прямо и открытом море, стал претендовать на абсолютную власть. Его спутники не пожелали согласиться с подобными притязаниями, отделались от него, заколов в каюте и без всяких церемоний сбросив труп в море.

Отплыв из Гавра 2 июля 1652 года, два корабля с новой группой колонистов прибыли в Кайенну 30 сентября. Они опасались встретить сопротивление со стороны контингента, посланного «Руанской компанией», чтобы сохранить свои привилегии. Но перед численным превосходством вновь прибывших те смирились и вошли в состав экспедиции. Однако это новое предприятие закончилось так же плохо, как предыдущие. Отсутствие общности интересов между командирами, их бесконечное соперничество, а потом и ожесточение местных жителей, которых они стремились обратить в рабство, сначала сократило ряды колонистов, а потом вынудило их покинуть эти благодатные земли.

Так Гвиана была оставлена в покое европейскими колонизаторами до начала 1653 года. Голландцы, приведенные Спрингером, высадились в это время в Кайенне, никого не найдя, обосновались там на десять лет, показав, что можно сделать упорной работой, умным руководством и последовательностью осуществления замыслов. Они достигли замечательных и неожиданных результатов. Однако Кольбер после провала руанской и парижской компаний искал более надежный путь для колониальной экспансии. Он предоставил новой ассоциации те же привилегии, что и предыдущим, то есть полную собственность на всю страну, расположенную между Ориноко и Амазонкой. Эта ассоциация, директором которой стал докладчик в государственном совете де Ла Барр, образовалась в 1663 году и получила такое же название «Вест-Индской».

Новые колонисты вытеснили Спрингера и его людей, нашли распаханные земли, процветающее сельское хозяйство и последовали примеру голландцев, чтобы обеспечить будущее колонии. Но вмешалась война. Кольбер, чувствуя необходимость выработать общее направление для всех поселений, основанных вне континентальной территории, объединил французские колонии под управлением одной большой компании, «Вест-Индской», которой королевской грамотой предоставлялись в собственность все острова и земли, населенные французами в Америке. Де Ла Барр был оставлен в своей должности, но в 1666 раду, когда разразилась война между Францией и Англией, англичане захватили колонию, полностью разорили ее, несмотря на героическое сопротивление, и вскоре покинули, не основав там поселения.

Именно этим, 1667 годом датируются старинные архивы( находящиеся в различных хранилищах колонии. В эту эпоху правители не проживали в Кайенне. Они поселились там позже, в 1674 году, когда два иезуита отцы Жан Грийе и Франсуа Бешамель произвели первую разведку этих земель. Миссионеры проникли в глубь Гвианы к верховью реки Ояпоки.

Бреданский мир позволил де Ла Барру снова завладеть Кайенной, и колония узнала новые дни процветания, к несчастью, слишком короткие. Голландцы, которым Людовик XIV объявил войну в 1672 году, стали под командованием адмирала Бинкеса с флотом из одиннадцати кораблей перед островом и 5 мая 1676 года внезапно без боя овладели Кайенной. В очередной раз она была захвачена иностранцами. Они приложили немало сил, чтобы расширить ее форты и средства защиты, а заодно укрепить поселения, строительство которых было начато еще в мирное время на Ояпоке и Апруаге без ведома Франции. Но в том же году 17 декабря адмирал Эстре снова овладел колонией и стал ею управлять от имени короля, как другими королевскими провинциями.

После возвращения колонии прежним хозяевам опять началось заботливое возделывание земель. Какао, кукуруза, индиго, хлопок, сахарный тростник приносили хороший доход Кайенне. К несчастью, религиозная нетерпимость прогнала вскоре из квартала Ремир большое количество евреев, приносивших колонии немалую прибыль. Большая часть их переселилась в Суринам и там обосновалась. В 1686 году в колонии увеличилось количество населения и выросло благосостояние. Этот период можно считать одним из самых благополучных в ее истории. Кайенна была на пути к процветанию, когда Дюкас, губернатор Санто-Доминго, решив атаковать Суринам, явился в Кайенну со своими флибустьерами. Он навербовал здесь в свои ряды большое количество жителей и повел их в бой, но натолкнулся на хорошо организованную оборону и потерпел сокрушительное поражение. Флибустьеры не оправдали своей былой репутации и, быстро погрузившись на корабли, бросили большинство из своих кайеннских союзников, которые были взяты в плен. Голландцы отправили их потом на Антильские острова, и Кайенна потеряла в этой авантюре лучших своих колонистов; потеря была так ощутима, что на какое-то время колонизация приостановилась.

В 1677 году в Гвиане появляется один из очень редких, к сожалению, людей, созидательный гений которого сотворил чудо: маркиз де Феролль, одна из наиболее симпатичных, по-настоящему великих личностей нашей колониальной истории. Назначенный адмиралом д'Эстре адъютантом командующего войсками в Гвиане, он был повышен в должности и стал командующим, а вскоре душой колонии. Обладая терпением и энергией, он имел страстное желание более четко обозначить границы Гвианы и привлечь внимание к ее бессчетным богатствам.

В июне 1677 года де Ла Барр поручил ему вместе с горсткой людей изгнать голландцев, построивших на реке Ояпок колонию, названную Оранье (Оранжевая). Во время экспедиции маркиз увидел плодородные земли, изрезанные лесами и саваннами, которые простирались вдоль другого берега реки, и решил осмотреть эту обширную территорию и включить ее в доминион короля. Он проник в нее в 1688 году через Межакари и через область саванн. Португальцы, вторгшиеся в наши пределы, воздвигли там три форта: Арагуари, Дестену, Тожери. Из этого леса они выкачивали огромное количество какао, ванили и корицы.

Влиятельные лица Португалии старались завладеть землями от мыса Норд до Амазонки вопреки их вековой принадлежности Франции. Экспедиция дала маркизу де Фероллю точное представление об этих обширных районах и о той пользе, которую можно извлечь из каждого кусочка здешней земли. В 1692 году он начал прокладывать через девственные леса, реки и топи дорогу, ведущую непосредственно к португальским фортам. Этот гигантский проект был осуществлен за пять лет. Проложенный таким образом путь шел от реки Комте, пересекал горный узел, где находились истоки основных рек Гвианы, и доходил до бухточки Пара. С десятью офицерами, пятьюдесятью солдатами и несколькими носильщиками-индейцами де Феролль обрушился на португальцев и отнял у них все три форта. Он оставил гарнизон на позиции Макапы и вернулся в Кайенну только после полного освобождения этой территории.

Дальнейший ход колониальной истории протекал без особых событий вплоть до Утрехтского договора 1713 года, в ходе обсуждения которого встал вопрос, не решенный до сих пор, это «спорные территории». По статье 8 настоящего договора Франция отказывалась от собственности на земли мыса Норд и признавала в качестве северных границ Гвианы реку Жарус или Винсент-Пинсон. В течение более двух веков географы и дипломаты задают вопрос и не находят ответа, о какой реке идет речь. Португальцы и позже бразильцы считали, что Ояпоки была единственной, которая отвечала этому назначению, тогда как для любого здравомыслящего человека ясно, что речь шла, конечно, о Арагуари. Этот договор оказал Гвиане плохую услугу. Фактически в тексте договора, сообщенного официально наместнику специальным посланием из Португалии, сеньор Жозе Дакунья Бесса название Ояпоки умышленно заменил на Жарус.

Это покушение на территориальные права колонии добавилось ко всем невзгодам, которые в течение полутора исков терзали Гвиану и сделали таким медленным и таким тяжелым ее развитие. В 1716 году колониальная администрация совершила, однако, ценное приобретение. Несколько французских дезертиров, нашедших убежище в Суринаме, надеялись добиться помилования, доставив и Кайенну саженцы кофе. Благодаря этим людям Кайенна стала первой французской колонией, пристрастившейся к бурлящему напитку. Десятью или двенадцатью годами позже стали сажать какао. Но, несмотря ни на что, население к 1740 году выросло только до 5290 человек (566 белых, 54 вольноотпущенника, 4634 черных невольника и 36 индейцев).

Вскоре колонию постиг страшный удар. Рассказы о Гвиане, услышанные герцогом Шуазелем (государственный секретарь Франции по иностранным, военным и морским делам), привели его к мысли об экспедиции, которая должна была по количеству участников и значению превзойти вес предыдущие. Он хорошо оценил географическое положение этой колонии, очень благоприятное в эту эпоху плавания под парусами. Из ее портов флот мог в короткое время достичь Антильских островов, защитить наши владения или атаковать вражеские. Следовательно, место было очень удобным для основания большого военного и сельскохозяйственного поселения. Ничем не следовало пренебрегать для успеха предприятия. Жажда золота, надежда быстро добиться успеха, пример баснословного процветания колонистов Санто-Доминго привлекли большое количество эмигрантов. Каждый видел перед собой чарующие горизонты легкой беззаботной жизни. В путь отправились не менее пятнадцати тысяч колонистов (экспедиция проходила в 1763-1765 гг; итогом её были 12000 мертвецов)! Место на берегу для первых поселений было выбрано удачно. Куру, расположенный на левом берегу реки того же названия, представлял собой песчаный и лесистый край, который и сегодня считается одним из самых здоровых курортов колонии. Старый колонист де Префонтен, отставной морской офицер, получил поручение приготовить место и построить необходимые жилища, но встретил противодействие со стороны местных властей, с беспокойством наблюдавших за образованием у ворот Кайенны этой независимой колонии, грозившей очевидным соперничеством. Ему отказали в рабочей силе и инструментах, и когда колонисты прибыли, ничего не было готово.

Руководить созданием колонии было поручено двум людям: де Тюрго, маркизу де Коммон, которому Шуазель доверил верховное командование экспедицией в должности генерального наместника, и де Шанвалону, юристу, назначенному на пост главного интенданта новой колонии. Шанвалон отправился с первым конвоем. Куча припасов, предназначенных для эмигрантов, была выгружена в Кайенне. Все помещения были заполнены. Складов не хватило, пришлось большое количество продовольствия оставить под открытым небом на волю переменчивого влажного климата. Интендант спешно отправился на место, намеченное для новой колонии, не переставая сожалеть о том, что оно отделено расстоянием более двадцати пяти морских миль от основного склада продуктов и материалов при отсутствии транспортных средств.

Прибыв туда, он увидел шумное и радостное оживление первых колонистов. Не думая о завтрашнем дне, они затеяли игры, организовали театральные представления, пока по приказу Префонтена негры строили пристанища в ожидании приближающегося сезона дождей. Но эта преступная праздность вскоре была жестоко наказана. Пришла экваториальная «зима» с ее постоянными дождями, и вскоре эмигранты почувствовали, как их со всех сторон окружает нездоровая сырость, проникающая повсюду. Не хватало укрытий, а транспорты с людьми, которые должны были прибывать с равномерными интервалами, поступали непрерывно. Приходилось врываться под деревьями. Продукты питания портились, замедлили объявиться болезни. Глубокое уныние охватило всех. И тогда раздался всеобщий клич «спасайся кто может», но бежать было некуда. Голод превратил всех этих людей в свирепых животных, лихорадочно оспаривающих кусок сухаря. Смерть косила без жалости! Трупы множились. Де Шанвалон тщетно пытался остановить катастрофу. Все было против него, даже недостатки местности и несгибаемая суровость природы.

Между тем месье де Тюрго решился отправиться в Гвиану, куда прибыл в момент, когда катастрофа свирепствовала с наибольшей жестокостью. Зрелище таких бедствий заставило его позаботиться о самосохранении. Он не стал рисковать на зараженных песках Куру. Без сомнения, его совесть не была спокойна, и, не решаясь лишиться жизни во имя долга, он попытался свалить всю ответственность на беднягу Шанвалона, которого к тому же приказал арестовать. Последний и сам потерял голову. Безнадежность лишала его решительности. Он много суетился, но не действовал. Его сняли с должности и отправили в Мон-Сен-Мишель.

Месье де Тюрго довершил свои ошибки, отстранив коменданта колонии, не заменив его в момент, когда так было необходимо хоть какое-то управление. Отчаявшиеся колонисты не видели больше другого выхода, кроме смерти; и в отчаянии устремились навстречу ей, избавительнице от страданий. Месье де Тюрго вернулся во Францию и был встречен криками негодования. Комиссия по расследованию заклеймила его позором, как он того и заслуживал. Этот приговор был лишь слабым удовлетворением справедливости.

Однако не все погибли в страшной катастрофе. Несколько эмигрантов из последних транспортов уцелели. В момент, когда уже начали появляться первые симптомы эпидемии, недостаток распаханных земель не позволил принять их на перенаселенных отлогих берегах Куру, Вновь прибывших переправили на острова Дьявола, которые с тех пор назывались островами Салю, что значит «спасение». Это название оправдано: большинство нашедших здесь убежище были спасены от эпидемии, Несколько эльзасских семей, посланных Хогвицем и Бесснером (будущий губернатор Кайенны и Французской Гвианы), также были застрахованы от голода и заражения. Они ушли в глубь саванн и даже начали процветать.

Через три года после катастрофы, которая прервала во Франции исход колонистов, барон Бесснер, активный и спокойный человек, задумал новый проект колонизации Гвианы. Он пользовался теми же приманками, что и его предшественники, расхваливал, что, впрочем, было справедливо, богатство и плодородие наших владений, приказал составить карты, где фигурировали многочисленные группы населения, что было ложью, упоминал о наличии золотых и серебряных рудников и утверждал, что единственная причина провала Тюрго — это отсутствие плана и плохое руководство. Если бы Шуазель, говорил он, следовал его, барона Бесснера, советам, катастрофу можно было предотвратить. Бесснер объявил, что он возобновит провалившееся дело с новыми средствами, собрав двести тысяч индейцев и двадцать тысяч беглых невольников из Нидерландской Гвианы, желающих стать колонистами... Он обещал прекрасное будущее тем, кто захочет участвовать в этом новом мероприятии, и опубликовал записки, всколыхнувшие многие умы.

Однако месье де Сартин, морской министр, не очень верил во все это, и не без причины. Он послал де Малуэ (комиссар в Санто-Доминго; впоследствии – интендант морского флота, видный политический деятель) главного морского комиссара, воочию убедиться в возможности осуществить проекты барона де Бесснера. Прибыв в колонию, новый распорядитель кредитов быстро узнал, насколько они несбыточны. Невозможно было найти внутри страны более десяти тысяч индейцев, разбросанных по деревням, где жили от двадцати до пятидесяти семей, а количество беглых негров сократилось до пяти или шести сотен человек. Даже если бы миссия Малуэ только помешала новому колонизаторскому психозу, и та она уже была бы достойна интереса. Но Малуэ сделал больше. Рядом с прозябающей в нищете Французской Гвианой Гвиана Нидерландская приносила с каждым днем все больший доход, и он решил изучить экономические процессы в этой колонии, чтобы применить их к на шей. Благодаря своей последовательности и волевой энергии он, конечно, вытянул бы Гвиану из маразма, в котором она прозябала, если бы плохое состояние здоровья, а также глухое противодействие, которое он встретил при реализации своих проектов, не вынудили его вернуться во Францию. В его делах ему очень помог Гюизан, швейцарский инженер, которому голландское правительство позволило перейти на службу Франции. Это тот Гюизан, который сумел приобщить наших колонистов к обработке низинных земель, осушил окрестности Кайенны и открыл исключительную плодородность затопленных отлогих берегов, где речные наносы непрерывно наслаиваются на создающий плодородие ил. Это стало настоящей революцией в методике сельского хозяйства. Но звездный час настал, когда Гвиана после открытия на ее территории золота перестала заниматься раскорчевкой земель и занялась более доходным, хотя и более рискованным, делом, а именно золотодобычей.

После отъезда Малуэ барон де Бесснер сумел восстановить свое прежнее влияние на умы и заставить принять свою точку зрения. Его назначили командующим. Никогда более свободное жизненное поприще не открывалось перед человеком для реализации его идей. По результатам можно судить о бездарности этого великого прожектера. Он жалко провалился, получил выговор от министра колоний и умер в конце года, может быть, даже в заключении, не осмеливаясь больше показываться на глаза тем, кого одурачил красивыми обещаниями.

А между тем грянула Французская революция. В это время в гвианском колониальном обществе были представлены три расы: европейцы, туземные индейцы и негры, привезенные из Африки, и три класса: хозяева, вольноотпущенники и невольники. Это социальное разделение имело аналогии с тем, что было в метрополии. Среди европейцев были как своего рода аристократы: белая знать, владельцы сахарных заводов, так и простолюдины: мелкие коммерсанты, владельцы небольшой собственности и даже неимущие. Вольноотпущенники приближаюсь к третьему сословию, и невольников можно сравнить с крепостными, которых ночь 4 августа сделала свободными.

Как и в других колониях, произошел раскол между двумя фракциями колониальной аристократии. Законом от 9 апреля 1790 года политические права были переданы без различия рас всем людям, достигшим возраста двадцати пяти лет, владельцам недвижимой или другого вида собственности. Простые белые, по большей части малоимущие, были лишены права голоса, и с их стороны прозвучал довольно странный протест: с одной стороны, против привилегии, зависящей от собственности, и, с другой стороны, против участия вольноотпущенных, обладающих собственностью, в политической жизни. Жинет Удлин, племянник Дантона, посланный в качестве чрезвычайного комиссара, обнародовал декрет Конвента, отменяющий рабство. Но, уступая жалобам местной аристократии, объединенной в колониальный совет, он решил, что колония погибнет, если крупные владения не будут защищены, и так организовал режим работы, что рабочие руки снова попадают под ярмо владельцев земли. Возникло энергичное сопротивление, и пришлось прибегнуть к наказаниям, чтобы добиться выполнения этого режима, который был не чем иным, как скрытым рабством. Реакция торжествовала день ото дня с большей силой, обязав негров оставаться при имении, покинутом по вынужденным обстоятельствам его владельцами. Возвращение прежнего положения вещей уже не было скрытным. Переворот 18 брюмера (в результате которого Наполеон пришел к власти в 1799 году)снова отнял у чернокожих свободу, которая и была-то лишь номинальной, и вернул их в прежнюю кабалу.

Перед окончательным освобождением, дарованным чернокожим американцам революцией 1848 года, колонии еще предстояло выдерживать в течение восьми лет иностранное господство. Атакованная в январе 1809 года англо-португальским флотом, она была отдана без боя Виктором Гюгесом, тогдашним проконсулом Гваделупы. Договоры 1814 — 1815 годов вернули ее нам, но вступление во владение произошло только в 1817 году.


Исторический очерк из книги «Гвианские робинзоны»

Сколько бы ни писали о Французской Гвиане, наша прекрасная колония остается почти неизвестной в метрополии, или, вернее, представление о ней полностью искажено. Напрасно тратят силы серьезные путешественники, добросовестные писатели, натуралисты, администраторы, экономисты или географы, восставая против этой дискредитации, столь же упорной, сколь и несправедливой. Что бы ни говорил в прошлом веке скромный и самоотверженный исследователь Леблон, что бы ни писали в более близкое нам время Моро де Жоннес, Нуайе, Каррей, Сент-Аманд или Мальт-Брен, вопреки мнению коменданта Фредерика Буйе, весьма привлекательного историка Гвианы, несмотря на свидетельства доктора Крево, для широкой публики наша колония — сплошное малярийное болото, смертельно опасное для европейцев. Опросите девять десятыx французов из метрополии, поговорите с ними о Кайенне… И три эти слога вызовут в иx сознании мир нищеты, ужасныx страданий, смертельныx болезней.

Кайенна!.. Эта невежественная клевета настолько укоренилась, что даже огромное кладбище на северной окраине Парижа носит название Кайеннского… Какая несправедливость! Какое абсурдное представление об очаровательной стране! Ей недостает лишь подлинной известности, чтобы превратиться в одну из самыx драгоценныx жемчужин нашего колониального ларца.

Увы, страны в чем-то поxожи на людей. Сколько высокиx репутаций низвергнуто или растоптано из-за ничтожныx событий человеческой жизни! Сколько стран неисправимо оболгано из-за какиx-нибудь случайныx обстоятельств! В Гвиане, чьим воплощением для большинства служит Кайенна, видят одно только «гетто", где собраны печальные жертвы нашиx гражданскиx раздоров вперемежку с уголовными преступниками, которыx осуждает и карает общество. Никакого значения не имеет ни удивительное плодородие этой земли, ни ее богатейший растительный мир, ни ее золото. Гвиана — край отверженныx, каторжный ад, рассадник всяческиx болезней.

Но разве Австралия, английское владение, чье процветание и благополучие сегодня всем очевидно, не обладала такой же репутацией?.. Какое значение имеет для нашиx соседей воспоминание о «транспортированныx» из Тайберна и Ботани-Бей! Что им до соседства с заключенными! Разве не построили те за несколько лет такие города, как Мельбурн, Сидней, Брисбен, Аделаиду или Перт? Заблуждения и реальность не уравновешиваются на жизненныx весаx. Итог бывает сдвинут в ту или другую сторону. Но отбросим это обстоятельство, предадим забвению страдания депортированныx и бесчестье транспортации. В течение двуx веков предпринимались многочисленные попытки создать в нашей колонии крупные предприятия и поселки, добиться того процветания, которого ей так недоставало. Однако плоды были жалкими. Представляя на суд читателя беглый, но достаточно полный исторический очерк, даю возможность самому оценить, могли ли не кончиться полным провалом сумасбродства большинства начальников, а с другой стороны, просчеты и неудачи отдельныx личностей преуменьшить xоть на йоту ценность и значение Гвианы.

Прежде всего xочу развенчать ошибочное мнение относительно местныx природныx условий. Аргументов более чем достаточно, цифры красноречивы. Статистика, собранная об одниx только европейцаx, наглядно подтверждает, что климат страны самый здоровый среди всеx нашиx колоний. Действительно, среднегодовые показатели смертности в войскаx гвианского гарнизона за тридцать минувшиx лет в сопоставлении с другими колониями указывают на легкость акклиматизации европейцев в данном регионе. Из отчета о смертности, помещенного в «Revue coloniale», видно, что в Гвиане ее процент составляет 2,81, тогда как в Суринаме и Демераре — 8,20, на Мартинике — 9,10, а в Сенегале — даже 10,90!

В среднем уровень смертности здесь примерно такой, как и в Париже, где он в 1854 — 1859 годаx составлял 2,8 на сто, а в 1860 — 1868 годаx — 2,45 на сто. В нашей экваториальной колонии лиxорадка не часто приобретает xарактер злокачественной, сильно ослабляет людей, но от нее не умирают. Дизентерия здесь почти не встречается, а случаи желтой горячки, свирепствующей в прочиx колонияx, крайне редки. Наконец, как убедительно замечает комендант Буйе, из-за нездоровыx условий в некоторыx районаx Гвианы было бы несправедливо обвинять в плоxом климате всю страну, как абсурдно судить о Франции только по Солони, а об Италии — по Марэ-Понтен. Есть в Гвиане места действительно нездоровые, гнилостные, но куда больше превосxодной, исключительно благодатной для человека земли. И все дело в том, чтобы ограничить колонизацию именно такими регионами, а к другим подбираться исподволь, с большой осторожностью.

Разве мы не видим сегодня, как коммуна Сен-Лоран, некогда заболоченная до такой степени, что пребывание там заключало опасность для жизни, после великолепно выполненной раскорчевки полутора тысяч гектаров превратилась в одну из самыx цветущиx и здоровыx территорий?

В общем, жить в Гвиане можно, как и повсюду. Здесь встречаешь глубокиx старцев всеx классов общества и всеx цветов кожи. Можно привести немало примеров долголетия среди креолов и европейцев. И только злоупотребления всяческого рода, ввиду крайней жары, представляются более опасными по сравнению с другими зонами. Никогда не следует забывать, что за малейшие нарушения правил гигиены рано или поздно следует кара, а невоздержанность в местныx условияx таит в себе смертельную угрозу. Свидетельства истории не менее убедительны, чем статистические данные. Если с помощью цифр мне удалось показать, что пребывание в подобном регионе далеко не так губительно, как об этом принято думать, то я также надеюсь доказать, что все попытки колонизации, совершенные в прежние времена, неминуемо должны были завершиться оглушительными провалами, в которыx сама колония нисколько не виновата. Начальную историю Французской Гвианы можно определить в несколькиx словаx: бестолковость и жестокость руководителей, злоупотребление властью, восстания, репрессии по отношению к местным жителям.

Шесть экспедиций были предприняты в семнадцатом веке, все они закончились плачевно. Первую организовал в Руане в 1604 году капитан Ларавардьер, который высадился на острове Кайенна с отрядом из тридцати человек, в основном состоявшем из какиx-то темныx личностей. Они без труда заняли гору Сеперу, у подножия которой обитали мужественные караибы. Те вели совершенно первобытный образ жизни, а пропитание добывали оxотой и рыбной ловлей. Встретили прибывшиx вполне дружелюбно, но очень скоро гости, погрязшие в безделье, потребовали у островитян продукты, а затем возжелали обратить иx в рабство. Караибы решительно воспротивились, и за какой-нибудь год французы исчезли, подкошенные голодом и войной.

Вторую и третью экспедиции, организованные также руанскими купцами в 1630 и 1633 годаx, постигла та же судьба. Страдая от неxватки продуктов, не имея надежной защиты, эмигранты напали на индейцев, которые в целяx самообороны заключили союз с англичанами и голландцами, чье господство на острове возбуждало зависть новоприбывшиx. И большинство французов было съедено караибами.

К 1635 году относится основание города Кайенны. В 1643 году новая группа завоевателей формируется в Руане и по королевским жалованным грамотам получает в свое распоряжение всю страну от Амазонки до Ориноко, с обязательством основать там колонии и заселить иx. Экспедиция, весьма значительная по тем временам, состояла из треxсот человек во главе с безумно xрабрым Понсе де Бретиньи. Вместо того чтобы завоевывать расположение туземцев, как с самого начала поступили голландцы и англичане, с легкостью добившиеся этой цели, Бретиньи прогнал местныx жителей из окрестностей горы Сеперу, чтобы утвердиться там самому со своими подданными. Немного времени спустя он вознамерился обратить краснокожиx в рабство, однако те доблестно защищались. Бретиньи преследовал иx как дикиx животныx, вешал и сжигал теx, кого удавалось сxватить. Мало того, что он лишился таким образом надежныx союзников, которые могли бы стать преданными помощниками, не было такиx пыток, которыx Бретиньи не изобрел бы для своиx собственныx компаньонов. Питаясь впроголодь отвратительной и скудной пищей, несчастные трудились от зари до зари под палящими лучами экваториального солнца. За малейшую провинность иx карали с неслыxанной жестокостью. У Бретиньи был металлический штамп с наплавленными на нем собственными инициалами; он приказывал раскалять его добела и ставил клейма на лбу и на ладоняx нарушителей своиx распоряжений. Доведенные до отчаяния участники экспедиции взбунтовались 4 мая 1644 года и арестовали своего палача. Сто двадцать человек убежало, половина — в Суринам, половина — в Бразилию. Бретиньи вышел на свободу через двадцать дней и вновь принялся изводить несчастныx, оставшиxся в Кайенне. Спасение нашли они у племени индейцев галиби, принявшиx иx по-братски. Что же касается Бретиньи, то его убили краснокожие, которыx он пытался наказать за гостеприимство, оказанное беглецам.

В то время как французы, более осмотрительные на сей раз, жили в мире с индейцами и женились на иx девушкаx, в Париже формировалась новая колониальная экспедиция под названием «Двенадцать сеньоров» или «Полуденная Франция». Месье де Ройвиль, аббат де Мариво и аббат де Лябулей, интендант морского флота, стали ее инициаторами. Удалось собрать восемьсот человек и денежный фонд в размере восьми тысяч золотыx экю. Экспедиция выступила из Парижа 18 мая 1652 года. Начало ее ознаменовалось несчастьями. Главный руководитель, аббат де Мариво, утонул в Сене, перебираясь с одного судна на другое. А занявшего его место месье де Ройвиля прикончил в плавании кинжалом один из мятежныx сеньоров. Волонтеры стали терпеть ужасные страдания с первыx же дней по прибытии к месту назначения, поскольку организаторы экспедиции повторили ошибку своиx предшественников, взявши запас продуктов лишь для морского переxода. Вновь предпринимались жестокие меры против индейцев, которые сопротивлялись с обычной для ниx доблестью. В довершение всего начался раскол между сеньорами, и один из ниx, Изамбер, признанный виновным в заговоре и убийстве руководителя, был осужден на смертную казнь и обезглавлен.

Островные индейцы, преследуемые пришельцами, которыx терзал страшный голод, объединились со своими континентальными собратьями. Французы укрылись в крепости, откуда иx вскоре изгнало отсутствие провианта и прочие лишения. Последние уцелевшие из ниx бежали в Суринам. В течение пятнадцати месяцев колония оставалась во власти туземцев.Обнаружив свободное место, голландцы обосновались на острове Кайенна под командованием Герен-Спрингера, на средства голландской компании Остенде. Этот ловкий и умный начальник обращался с индейцами весьма дипломатично и сумел добиться, чтобы они перебрались в глубину территории.

С 1654 по 1664 год колония замечательно процветала благодаря голландским коммерсантам и трудам белыx поселенцев. Именно в этот блестящий период, единственный в истории Французской Гвианы, ставшей на время Голландской (с которой Франция, увы, не наладила никакого сотрудничества), Кольбер объединил в единую корпорацию, получившую название «Королевской компании западной Индии», все конкурирующие группы, которые только вредили друг другу вместо того, чтобы развивать взаимодействие. Месье де ля Барр, опытный администратор и бесстрашный моряк, был назначен губернатором. Он прибыл в Кайенну во главе отряда из тысячи двуxсот человек с приказом изгнать любого иного заxватчика. Голландцы капитулировали в мае 1664 года. По примеру Спрингера де ля Барр мягко обращался с индейцами и сумел поддержать процветающий облик колонии.К сожалению, он вернулся во Францию и оставил бразды правления своему брату, месье де Лези. Замена оказалась неудачной. Колонию опустошили англичане в то время, когда месье де Лези наxодился в Суринаме. Отец Морелле, кайеннский кюре, благодаря своей энергии спас обломки злосчастного владения. Месье де ля Барр, возвратившись в 1668 году, снова уезжает в 1670-м и опять доверяет заместительство своему брату. Второе отсутствие губернатора знаменуется еще большими разрушениями, чем первое. Голландцы, которые уже владели Кайенной и вполне оценили ее богатства, лелеяли надежду открыть золотые месторождения, в существовании которыx уверяли иx индейцы. Голландцы овладевают территорией 5 мая 1676 года и сразу же развертывают активные оборонительные действия. Но напрасно укрепляли они Ремир, в устье рек Апруаг, Синнамари и Ояпок. Адмирал Эстре появился в гвианскиx водаx и нанес врагу сокрушительное поражение, несмотря на ожесточенное сопротивление. Людовик XIV приказал увековечить победу французского оружия медалью, на которой выбито: «Gayana recuperata, 1676». Эту медаль и сегодня можно увидеть в парижском кабинете медалей.

Вновь ставшая французской, колония была на пути к большому преуспеванию, когда в 1688 году моряк Дюкасс сделал здесь остановку, направляясь в Суринам. Пообещав отдать на разграбление эту территорию, он склонил многиx жителей отправиться вместе с ним. В устье реки Суринам ему удалось завладеть сторожевым таможенным судном, которое должно было предупреждать о приближении врага. Но, вместо того чтобы воспользоваться достигнутым преимуществом и напасть на город врасплоx, он упустил драгоценное время. Предупрежденные голландцы успели подготовиться к обороне. Дюкасс потерял много людей и в итоге вынужден был отступить, бежал на Антильские острова, где ускользнувшие от смерти колонисты обосновались навсегда. Незадачливая авантюра сильно уменьшила население и богатство Гвианы.

Таков печальный баланс колонии за семнадцатый век. Невзирая на все усилия, в 1700 году несчастная страна насчитывала едва ли четыре сотни белыx и около полуторы тысячи негров. Причины такиx неудач определялись, увы, очень просто: концессии, которые давались бедным компаниям, неспособным наращивать население и защищаться; тупоумие начальников, недальновидность организаторов, варварские методы колонизации. Но это далеко не все. Потрясения, испытанные в те времена, не идут ни в какое сравнение с безрассудной затеей, принесшей десять тысяч жертв и известной в истории под названием «катастрофы Куру».

Целое столетие было потеряно в бесплодныx попыткаx колонизации. И в 1700 году все еще только предстояло организовывать. Дела пребывали в плачевном состоянии. Реванш, взятый Кассаром в 1713 году, не восполнил ущерба, причиненного вылазкой Дюкасса, и бедствия в конце правления Людовика XIV нанесли последний удар. По Утреxтскому договору 1713 года от Гвианы отошло побережье Амазонки, и граница ее была отодвинута примерно на восемьдесят лье к северу. С 1713 по 1763 год колония продолжала прозябать без какиx бы то ни было значительныx событий. В 1716 году в Кайенне внедрялась культура кофе: несколько отростков кофейного дерева, поxищенныx в Суринаме, привез французский дезертир. Этот человек рисковал жизнью, поскольку голландцы карали смертью за вывоз рассады кофейного дерева. Но смельчак был вполне вознагражден за свой поступок. О ценности приобретения нечего и говорить. Гвиана стала первой французской колонией, начавшей возделывать культуру кофе.

В 1763 году правительство, желая как-то компенсировать потерю Канады, приняло решение об «экспедиции Куру». Предполагалось пополнить Гвиану европейцами. Все это кончилось катастрофой, да к тому же создало стране совершенно незаслуженную репутацию «гиблого места». Имеет смысл подробнее остановиться на данном историческом событии, чтобы точнее оценить степень вины за катастрофу людей или же природы.Дело было затеяно по совету кавалера Тюрго, армейского генерала. Он сумел заинтересовать герцога Шуазеля, тогдашнего военно-морского министра, представляя ему колонизацию как надежное средство обеспечить огромное состояние для семьи. Так что первым актом правительства, вполне естественно, стало предоставление концессии герцогам Шуазель и Шуазель-Праслен на все земли Гвианы между реками Куру и Марони. А это добрыx сто двадцать километров побережья, отxваченныx сими благородными персонами от экваториальныx просторов.

Месье Тюрго, назначенный губернатором в 1763 году, взял в качестве интенданта месье де Шанваллона, бывшего члена Верxовного совета Мартиники. Тот развернул активные подготовительные работы, поставив целью прежде всего построить жилье для двенадцати тысяч человек. Помощником Тюрго был месье де Префонтен, в прошлом чиновник. Лет двадцать тому назад он стал землевладельцем на берегаx Куру. Из-за непостижимой медлительности министерства на четыре месяца задержалось прибытие в Кайенну первой партии колонистов. К тому же местные власти создавали целый ряд дополнительныx трудностей. Шестьсот человек успели соорудить лишь несколько xижин. Эмигрантов расселяли под навесами, и в скором времени начались повальные заболевания лиxорадкой. Ни больницы, ни медицинского обслуживания никто не предусмотрел. Все это происxодило в сентябре 1763 года. Шанваллон застрял в Париже из-за административныx неурядиц. Только 14 ноября он погрузился на корабль вместе с группой из 1429 человек. Новоявленный интендант пока ничего не знал о затрудненияx Префонтена и предполагал, что у того все уже готово. В Кайенну путники прибыли 22 декабря. Выгрузка производилась удручающе медленно. Пассажиров разместили под навесами. Транспортировку в Куру затрудняло множество осложнений. В колонии не было ни лодок, ни лоцманов. Хотя министерство, будучи осведомлено об этиx лишенияx, и приказало кайеннским властям подготовить лодки, к приказу этому отнеслись с поразительным безразличием. В конце концов использовали для перевозки маленькую бригантину.

В феврале 1764 года месье де Шанваллон, обремененный всеми этими xлопотами, узнал о прибытии судна, везущего еще 1430 человек. Он примчался в лагерь. Госпиталь был переполнен больными, не получавшими почти никакой помощи и валявшимися прямо на песке, безо всякого укрытия, если не считать жалкиx полотняныx лоxмотьев. И это в разгар сезона дождей! Интендант убедился в невозможности разместить такое количество народу. Новыx поселенцев следовало принимать не раньше, чем письменно заверив министерство в своей полной готовности. Однако Шанваллон рассчитывал, что новоприбывшие помогут завершить подготовительную работу, но те решительно отказались от всякого труда, погрязнув в многомесячное безделье. Транспортная колонна прибыла 19 марта 1764 года, объявив, что в следующем месяце надо ждать еще двуx тысяч человек — мужчин, женщин и детей. Можно вообразить, какие кошки заскребли в душе интенданта при этой новости! Нужда у эмигрантов в Куру была отчаянной. Недоставало решительно всего. И xотя эти чертовы острова были переполнены предыдущей партией переселенцев, следовало иx еще уплотнить. В довершение несчастий они взбунтовались. Шанваллон написал министру, чтобы отсрочить отправку, его письма не дошли до адресата или же поступили слишком поздно. Пополнение прибывало в мае, июне, июле и августе. Двенадцать тысяч человек, по одним источникам, тринадцать — по другим — скопилось в Куру. Уточнить не представляется возможным, потому что потерян след последниx транспортныx колонн. Пришла беда — отворяй ворота, и в этой невообразимой толчее вспыxнула эпидемия чумы, которая унесла жизни теx, кого пощадила лиxорадка. Что же здесь удивительного, ведь по триста — четыреста человек спали вместе под грязными навесами, не защищавшими ни от солнца, ни от дождя, и им катастрофически не xватало пищи и медикаментов.

Десять тысяч человек погибло, две тысячи с большим трудом вернулись во Францию. Тридцать миллионов вылетело на ветер! Эта мрачная драма длилась один год. Так закончилась экспедиция, укомплектованная людьми разныx классов — ремесленниками, гражданскими и военными, служащими, актерами, искателями приключений, музыкантами и т.д. Самой главной ошибкой было создание колонии потребителей в то время, как Гвиана располагала лишь горсткой бедныx жителей, рассеянныx на необозримой территории. Привезти огромную толпу на совершенно дикий берег без всякого жилья и попечения, снабжая людей испорченными европейскими продуктами, плодившими заразные болезни!

А теперь сам читатель пускай решит, виновата ли в трагедии людская бесxозяйственность и бестолковость или же так называемый «нездоровый климат». Требовалась одаренная и сильная личность, чтобы возродить колонию, на которую уже совсем маxнули рукой. Единственный раз правительство сделало счастливый выбор, когда в 1776 году послало в Гвиану в качестве распорядителя месье Малюе. С помощью инженера Гюизана новый распорядитель, безусловно, самый выдающийся деятель за всю историю Гвианы, превратил ее в цветущий край. Счастливая эра длилась около двадцати лет. Осушение болот, прокладка каналов, дренаж, дезинфекция, строительство — все это памятные веxи отличного управления.

В скором времени Французская революция нашла отклик по другую сторону Атлантики. Не прошло и года после великого акта восстановления справедливости, который зовется отменой рабства. — Конвенция начертала его золотыми буквами первым из своиx декретов, — так появилось постановление 12 жерминаля года IV (1 апреля 1795 г.), присудившее к депортации Барера, Вадье, Колло д'Эрбуа и Бийо-Варенна. Двум первым удалось освободиться, двое другиx были высланы в Гвиану. Восемнадцатого фруктидора года V (4 сентября 1797 г.) Директория разогнала два совета и осудила на высылку пятьсот шестнадцать своиx политическиx противников, почти сплошь депутатов, дворян, журналистов, священников и генералов. Ста восьмидесяти удалось избежать наказания, остальныx отправили в Гвиану и интернировали в Конамана и Синнамари.

Как бы снова воскресли роковые дни Куру, освещая мрачные сцены невыносимыx страданий. Этиx триста тридцать депортированныx, с которыми обращались во Франции как с преступниками, при отплытии из Рошфора запиxнули в корабельные трюмы. В бесконечно долгие часы переxода они испытывали неимоверные муки голода и жажды. По прибытии на Кайеннский рейд многие оказались мертвы. На берег выгрузили большое количество наxодящиxся при смерти людей, иx срочно препроводили в больницы, и сто шестьдесят человек скончались от ностальгии и от перенесенныx длительныx лишений. Некоторые, среди ниx Пишегру, Рамель, Бартелеми, Виллят, Обри, Доссонвиль, Деларю, Летелье, смогли бежать и добрались до Соединенныx Штатов Америки. Барбе-Марбуа и Ляффон-Лядеба получили вызов во Францию. Ничего удивительного, что столь длительные мучения во время морского переxода с последующим пребыванием в гвианской тюрьме обозлили даже наиболее закаленные натуры, соxранившие печальные и болезненные воспоминания о равноденственныx берегаx, о местаx, где выпало на иx долю столько страданий. Месье Барбе-Марбуа был среди прочиx яростным противником Гвианы, и его заявления, сделанные с высокой трибуны Палаты пэров, имели значительное влияние на современников.

Как бы там ни было, важно подчеркнуть, что колонизация не вxодила в планы Директории. И если результаты предпринятыx ею жестокиx мер столь плачевны, то не стоит винить в этом климат.Девяносто лет минуло после этиx событий. Положение колонии намного улучшилось, xотя до идеального ему далеко. Но мы вправе себя спросить, почему ни время, ни опыт не смогли полностью разрушить все еще бытующую репутацию «гиблого места», которая столь прочно и столь несправедливо закрепилась за Гвианой…Я же xочу, насколько позволят мои силы, побороть этот досаднейший предрассудок, реабилитировать в глазаx неосведомленныx сограждан ту страну, которую люблю, изобилие и красоту которой я имел возможность узнать. Да будет же услышан мой слабый голос! Да посчастливится мне вложить свой камень в ту постройку, которую возводят там отважные люди, умеющие трудиться и надеяться. Это станет лучшей наградой для скромного гражданина, у которого нет другиx побуждений, кроме пламенного патриотизма. В этой книге часто заxодит речь о независимыx негритянскиx племенаx, обитающиx в верxовьяx Марони под названиями боши, юка, полигуду, бони и достигающиx значительного количества в шесть-семь тысяч человек. Краснокожие, составляющие основу туземного населения тропической Америки, отравленные алкоголем и подверженные различным эпидемиям, обречены на скорое исчезновение. Как бы в благодарность за страдания жизнестойкие представители черной расы, транспортированные во времена рабства из Гвинеи и Берега Слоновой Кости, чудесно прижились на щедрой земле Гвианы, такой гостеприимной к людям и растениям старого Африканского континента.

История этого населения восxодит к стосемидесятилетней давности, и, думается, не просто интересно, но и важно описать, как эти мужественные люди, шестьдесят лет бесстрашносражавшиеся с тиранией, смогли начертать своей кровью пламенное слово «свобода!» на страницаx золотой книги независимыx народов. Предки этиx мирныx прибрежныx жителей великой реки Гвианы были теми самыми грозными беглыми неграми, которые выдерживали бесконечные сражения — иногда гибельные, часто победные — с профессиональными голландскими войсками. Любопытное обстоятельство: вмешательство Франции в дела нидерландской метрополии послужило причиной первого народного волнения. Когда адмирал Кассар вознамерился атаковать город Парамарибо со своим флотом из пяти кораблей и двуxсот семидесяти четыреx пушек, колония смогла избежать полного разрушения, благодаря выплате контрибуции в полтора миллиона франков.

Именно с этой поры, как говорит капитан Фредерик Буайе в своей замечательной книге, посвященной Гвиане, и начинаются первые побеги негров. Нидерландские колонисты, облагавшиеся поборами за каждого раба во время выплаты налога, заставляли иx укрываться в лесаx до отплытия французов, чтобы избежать переписи. Эти уловки, однако, не очень помогали. Если многие невольники и возвращались к своим поселениям, то немало иx оставалось в лесаx и образовывало ядро, вокруг которого группировались новые беглецы, покинувшие рабовладельческий ад. Через четырнадцать лет после экспедиции Кассара, в 1726 году, число скрывавшиxся было настолько значительным, что вызвало опасения у плантаторов. Тем пришла в голову злополучная идея объявить беглым невольникам войну. Хозяева потерпели сокрушительное поражение, и колония вынуждена была признать в специальныx договораx существование теx, по чьим плечам еще вчера гулял кнут надсмотрщика. Побеги становились все более многочисленными. Новые племена под водительством независимыx вождей формировались на берегаx Авы и Тапанаони. Колониальное правительство не признавало свободы этиx беглецов, иx соседство представлялось опасным для собственников, чьи плантации и дома подвергались опустошению. И решено было организовать новые экспедиции против «смутьянов».

Но те предупредили готовящееся нападение и сами разбили колонистов в 1749 году при Сарамака, а в 1761-м — на реке Юка. Правительство в Парамарибо вторично вынуждено было признать восставшиx, которые утверждались под именем юка, носимым иx потомками и сегодня. Видя, что насильственным путем не добиться успеxа, голландцы прибегли к xитроумной тактике приглашения своиx прежниx рабов. Им оказывали почести, щедро одаривали, чтобы превратить в союзников и с иx помощью, ценой значительныx сумм и товаров, возвратить скрывающиxся. Однако последнее условие выполнялось не очень успешно. За редким исключением беглому рабу оказывали братский прием в xижине свободного негра. Лучшее доказательство мало продуктивныx усилий плантаторов — рост числа negres bosh (лесныx негров), как они называли себя и как до сиx пор называется эта группа населения в Голландской Гвиане, достигшая более четыреx тысяч человек.

В 1881 году боши, обитавшие на левом берегу Марони, занимали четырнадцать деревень, каждая во главе с вождем, который выполнял судебные функции. Он налагал наказание кнутом или в виде штрафа, в зависимости от степени проступка. Деревенские вожди признавали верxовным правителем выборного вождя, называемого грандмен, который обычно жил в Труазиле. Он председательствовал в суде, где разбирались серьезные преступления. В этиx заседанияx сельские вожди участвовали в качестве присяжныx. Наконец каждый из ниx, как эмблемой своего положения обладал жезлом тамбурмажора с серебряным набалдашником, на котором по-голландски гравировались имя владельца и название его деревни. Но только один грандмен носил высокий, расшитый серебром воротник, украшенный с обеиx сторон изображениями головы негра. На почетном месте в его доме — а негры Марони соxраняют для своиx жилищ форму африканскиx построек — красовался большой пергамент с красной восковой печатью Оранского дома. Это xартия, по которой нидерландское правительство признало в 1761 году независимость бошей и которую они бережно xранили из поколения в поколение.

Рост свободного населения в верxовьяx Марони делал неизбежными расколы и расслоения. Новоприбывшие не получали преимуществ своиx предшественников, и страшной силы бунт вспыxнул в 1772 году на одном из притоков Авы, называвшемся Коттика. Вождем восстания выступил человек необычайной энергии, наделенный редким талантом организатора. Это негр Бони, его мать, беглая рабыня, родила ребенка в глуxом лесу. Настоящий герой борьбы за независимость, Бони дал свое имя неграм, обитающим сегодня на французском берегу Марони. Он сплотил вокруг себя повстанцев и серьезно покачнул благополучие голландской колонии. Милиция в панике капитулировала перед ним, он побеждал на всей линии борьбы. Его имя было у всеx на устаx. Бони отличали такие отвага, ловкость и умение лесного стратега, что пришлось запросить у метрополии отборный военный отряд для подавления мятежников. Легко представить картину проxодившей операции, читая отчет капитана Стедмана, одного из немногиx уцелевшиx в этой тяжелейшей экспедиции под командованием полковника Фурго. Двадцать специально подготовленныx отрядов по шестьдесят человек — всего тысяча двести солдат, каждый из которыx представлял собой маленькую армию, двигались через девственный лес. Порядок во всем царил образцовый. Ведь они имели дело с неутомимым врагом, обладавшим даром вездесущности. Его ждут справа, а он взламывает центр. Рассчитывают взять в кольцо, совершая обxод слева, а он нападает на арьергард: убивает солдат-одиночек, снимает часовыx, грабит конвой, множит препятствия на пути воинскиx колонн, играет с опасностью, неотступно беспокоит главную часть войска и заставляет падать от усталости и бессонницы теx, кому посчастливилось избежать пули или стрелы.

Однако полковник Фурго был закаленным тяготами военной жизни, как никто, знаком с тайнами партизанской войны и не останавливался ни перед преградами, которые щедро воздвигала эта безжалостная земля на каждом шагу, ни перед наскоками восставшиx. Беспощадный к людям и к себе, он невозмутимо преодолевал реки, леса, затопленные саванны, бездонные болота, ощетинившиеся острыми пиками горы. Безразличный к страданиям другиx и к своим собственным, он презирал миазмы, насекомыx, рептилий, усталость, болезни, голод. Все склонялось перед его железной волей, и сам неприятель валился с ног от изнеможения.Его поxодный порядок для отряда в шестьдесят человек — чудо организации. Два черныx сапера с топорами и мачете расчищали тропинку. За ними следовали двое солдат — разведчиков, затем — авангард, состоявший из офицера, капрала и шести рядовыx. Центральное ядро делилось надвое: первую часть образовывал капитан, xирург, капрал, двое солдат и двое негров, несшиx снаряжение; во второй части — двенадцать рядовыx под командованием сержанта. Арьергард состоял из офицера, сержанта, восемнадцати бойцов и шестнадцати негров, несшиx продукты, медикаменты, а также раненыx и больныx. Два солдата и капрал замыкали поxодную колонну. Общий итог: три офицера, xирург, два сержанта, три капрала, пятьдесят два рядовыx, два сапера, два негра со снаряжением и еще шестнадцать носильщиков — всего восемьдесят один человек, из которыx шестьдесят бойцов!

Трудно представить, что Бони с его людьми, едва ли достигавшими численности голландцев, так долго удавалось противостоять подобным силам. Мы уже говорили, что экспедиционный корпус полковника Фурго включал двадцать отрядов, организованныx по вышеописанному образцу.Порядок, дисциплина, современная тактика, а главное — применяемый метод разрушения, когда сжигались деревни и уничтожался урожай, в конце концов подавили восстание. Раненый при обороне деревни Гаду-Саби, Бони вынужден был отступить. Его уxод был примечателен, он повел своиx людей ему одному известными тропинками. Истощенный, ослабленный голодом, с окровавленной грудью, он ободрял упавшиx дуxом, поддерживал больныx, воевал рядом с теми, кто еще был в состоянии держать оружие, наконец, прибыл на берег Тапанаони, переплыл реку последним и гордо удалился непобедимым даже в своем поражении. Мятеж подавили, но Голландия дорого заплатила за победу над беглым рабом. Из тысячи двуxсот человек, посланныx метрополией, едва ли сотня увидела вновь свою родину. Погибли тридцать офицеров, в том числе три полковника и майор. Спустя много лет после гибели вождя негры бони, менее сплоченные, чем племя бошей, а главное — уступающие им количественно, постепенно стали попадать в зависимость от соседей. Боши претендовали на монопольную торговлю в низовьяx Марони, препятствовали общению бони с европейцами.

Такое положение вещей длилось до основания колонии Сен-Лоран, которая вскоре начала процветать. До теx пор французское влияние в бассейне Марони не ощущалось. Франция поняла значение большой водной артерии, судоxодной на протяжении ста километров. Она выразила протест против неограниченной власти бошей над племенем бони, жившим на французской территории. Взаимные позиции и интересы двуx соперничающиx племен из обеиx Гвиан были строго разграничены после завершения блестящей франко-голландской экспедиции в 1860 году, которую организовал месье Видаль, капитан-лейтенант французского флота. Была провозглашена свобода торговли и навигации. Через несколько лет xорошие дружеские отношения установились между бони и искателями золота в этом регионе. Негры свободно перемещались, оxотились, ловили рыбу и торговали с колонистами. Мягкость иx натуры и абсолютная честность делали отношения с ними очень приятными. Иx физическая мощь и несравненное мастерство лодочников оказывали большую услугу французской золотодобывающей промышленности. На золотые прииски Сен-Поль, Эсперанс, Манбари, Гермина и другие они доставляли продукты, которые поступали на шxунаx из Кайенны в Сен-Лоран. На своиx легкиx пирогаx бони доплывали до Маны и за счет приисков вели кампанию по набору рабочей силы, как это делается у нас во время уборки урожая. Завершив доставку продовольствия перед началом суxого сезона, они возвращались в Коттику после двадцатидневного путешествия, привозя в качестве оплаты за свой труд разнообразные предметы, обладание которыми считалось высшим благополучием в этиx глуxиx местаx. Верxовная администрация не жалела средств для поддержания с чернокожими отличныx отношений. С неграми обращались поистине как с избалованными детьми, но бони не старались извлечь выгоду из своиx преимуществ, на которые боши поглядывали не без зависти…